Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды
Шрифт:
Жалко, что больше не увидишься с ним, не позовешь его в программу, не послушаешь его спокойные, но какие-то неуклонные доводы. Одной опорой в нашей расшатанной жизни стало меньше. Одним ясным ориентиром. Одним четким разумом. Не знаю, можно ли нынешнего московского мэра назвать городским головой; скорее это пример яркого и энергического безголовья. Комеч как раз и был настоящим головой в нашем бесшабашном городе. А теперь город остался без головы. То есть стал безбашенным.
На фоне изобилия лужковских башенок и строительных башенных кранов.
Что на языке, то и на уме
На неделе между 5 и 11 марта. – Партия «Справедливая Россия» провела объединительный съезд, объявила об оппозиции «Единой России» и лояльности Путину; одним партийным тянитолкаем стало больше. – Гус Хиддинк приговорен голландским судом к шести месяцам условно и штрафу в 45 000
Надо бы, конечно, написать про что-нибудь другое. Про хорошее. Про женщин, например, к Восьмому марта. Но такая у нас профессия: писать про самое наболевшее. Как профессия хирурга – вырезать самое болезненное. Хотя хочется просто ласково поговорить.
На прошлой неделе мы попрощались с историком архитектуры и защитником традиционного облика наших городов Алексеем Ильичом Комечем; чуть ли не в самый день его смерти в газете «Коммерсант» вышла статья об опасности, нависшей над домом Мельникова в Кривоарбатском переулке. Дом о двух цилиндрах, фантастический шедевр эпохи футуризма – один из тех архитектурных памятников, которые делают Москву Москвой. То есть великим городом. И один из тех памятников, которые находятся в полном небрежении у деревенских властей грандиозной столицы. Некоторое время назад возле дома Мельникова был вырыт котлован, и почва стала оползать; потом начали новое строительство, и в историческом здании пошли трещины; теперь на Арбате скорострельно снесен дом № 39 и подготовлен к сносу дом № 41, чтобы на их месте возвести масштабный торговый центр с подземным уровнем – надо ли уточнять, что стройка ведется встык с Мельниковым? И что грузовики в будущий торговый центр пойдут через единственную арку, которая находится в соседнем от мельниковского шедевра доме, и будут последовательно расшатывать деревянную конструкцию? И что разрешение правительства Москвы на строительство просрочено – оно действовало лишь до конца 2006 года?
Но даже не все эти рационально-эмоциональные доводы архитектурного обозревателя «Коммерсанта» Григория Ревзина потрясли до глубины души. А пристегнутая к статье цитата из блиц-интервью застройщика, гендиректора ЗАО «Траст-Ойл» Андрея Тихонова: «Памятник архитектуры не попадает в зону нашей застройки, поэтому никакой угрозы его облику и внешнему виду новое строительство не несет. При этом я не понимаю, почему на Старом Арбате стоит дом, который среди современных и реконструированных зданий выглядит как бельмо на глазу! Дом Мельникова рационально перенести из центра города и сделать так, чтобы не возникало постоянных разговоров о необходимости его реконструкции». Компания «Траст-Ойл», судя по тому, что о ней пишут, профессиональная и успешная, не новичок в строительстве, не случайный игрок на чужом поле; я, честно говоря, несколько дней ждал: г-н Тихонов заявит, что его не так поняли, исказили мысль, что вообще неизвестно кто выступил от его честного имени. Нет. Не дождался. Стало быть, исхожу из того, что – говорил. И думал, прежде чем высказаться.
Теперь отвлечемся от России, Мельникова, Тихонова; представим себе на секунду, что дело происходит в Барселоне. И речь идет о Гауди. Который тоже оставил по себе странные памятники, очень мешающие бурной застройке барселонского центра. И какой-нибудь опытный барселонский застройщик приступил к рытью котлована в непосредственной близости к шедевру Гауди. Опустим мелкие детали: он не получил бы на это разрешения, а если бы даже получил, то не смог бы просрочить, а если бы просрочил – разорился бы на следующий день. Ладно. Это, в конце концов, вопрос не к застройщику, а к чиновнику; в Барселоне куда труднее давать и брать колоссальные взятки. Но вот вопрос к испанскому застройщику. Если бы ему взбрело в голову, под тяжелым кокосом или в дыму легкой травки (потому что трезвым и в здравом уме он такого никогда бы не сделал), заявить, что Гауди у города как бельмо на глазу и лучше бы перевезти его на окраину, чтобы строить не мешал, – такому бизнесмену оставалось бы только посочувствовать. Потому что он вылетел бы из бизнеса навсегда. Как дикарь, не уважающий общество и, стало быть, не заслуживающий хорошего контракта. Среда объявила бы ему бойкот, поскольку тень от его репутации падала бы на все окружение. Иметь с ним дело – все равно что затевать серьезные проекты вместе с человеком, который голым ходит на приемы, опорожняется в королевском дворце или засоряет окружающую среду. Ну не понимает товарищ, что ж теперь поделать, не дорос до серьезных дел. И сам он не решится наутро после подобного заявления пойти в банк за новым кредитом. Это примерно как если бы – перейдем к более близким примерам – нашкодивший олигарх сразу после куршевельского скандала попробовал бы записаться на прием к родному президенту. Интересно,
Мы не знаем, что на самом деле думают при этом испанские застройщики. На какие действия они решились бы ради извлечения прибыли. Вполне возможно, что наши – куда симпатичнее, потенциально безопаснее и даже культурнее, просто они более искренние и откровенные. Что думают, то и говорят. Не держат строительный камень за пазухой. Но в том и дело, что общественная среда обитания, корпоративная этика, публичная мораль существуют для того, чтобы не позволять человеку нести околесицу и демонстрировать цинизм на грани с глупостью. А законы существуют для того, чтобы ограничить наши возможности по реализации безумных и нечестных планов. Что мы там про себя в действительности думаем, в конце концов, наше личное дело. За мысли мы отвечаем перед своей совестью и своим Богом. Перед государством мы отвечаем за действия, а перед согражданами за слова. В устоявшемся, сформированном обществе так же невозможно продавить деньгами решение о застройке в охранной зоне, как немыслимо ляпнуть про бельмо на глазу и тем самым расписаться в собственном пацанстве. С которым в уважаемом бизнес-комьюнити делать нечего.
Но в наших конкретных условиях уже не дом Мельникова, а целый грандиозный город оказывается в зоне застройки и архитектурно устраняется, как бельмо на глазу. Имеем в виду многострадальный Петербург. Питерские прорвались наконец-то наверх, заняли ключевые позиции во многих крупнейших корпорациях; казалось бы: скажите спасибо родному городу, помогите в реставрации. Нет; за что-то мстят, как Лужков – Москве. И ставят трехсотметровую газпромовскую дрыну, которая разом задавит всю венецианскую красоту.
Баллоимитатор
На неделе между 12 и 18 марта. – Подведены итоги региональных выборов. «Единая Россия» побеждает с фантастическим отрывом. – В новом составе Центризбиркома не нашлось места для Александра Вешнякова; наблюдатели озадачены: бывший глава избиркома был лоялен, хотя в конфликте между законностью и лояльностью слишком часто выбирал законность. – Путин защитил права футбольных болельщиков и велел телевидению транслировать чемпионат страны в открытом доступе. – Сурков подвел итоги февральской революции. – В Москве объявлено о скорой премьере сказочно-исторического фильма Владимира Хотиненко о событиях Смуты. – В Париже умер философ Бодрийяр, описавший наше время как эпоху симулякров, медийных подмен реальности.
На днях Владислав Сурков побеседовал с либерально настроенными студентами и привел им несколько доводов против революции как таковой и потенциальной революции в современной России – таким образом он как бы подвел смысловые итоги Февраля 1917 года. Если сделать поправку (Февраль никто не готовил; революция свалилась на страну как снег на голову, и с рухнувшей властью просто нужно было что-то делать), то почти со всеми доводами я лично согласен. Да, в любую революцию вовлекаются прежде всего самые искренние и активные интеллектуалы, а плодами ее слишком часто пользуются негодяи. Так после великой мирной революции августа 1991-го бывшие комсомольцы начали учить нас безбрежному либерализму, а потом они же, пройдя беспредельную школу раннего Ходорковского (не путать с Ходорковским образца 2000-х), начинающего Невзлина, Березовского, Смоленского и проч., вдруг перековались, предали прежних вождей и стали учить нас истинному патриотизму. Да, сотрудничать с большевиками, даже если они большевики только по названию, – значит марать себя их нераскаянным прошлым. Да, настоящие представления о демократии из книжек не почерпнешь, они произрастают из опыта свободной жизни. Да, чужие правительства не будут финансировать суверенный путь. И так далее.
Почти все правильно и нужно бы поддержать. При этом внутри что-то неумолимо сопротивляется. Неужто непреодоленные интеллигентские комплексы дают о себе знать? Если мысль высказана человеком, облеченным властью, заранее хочется встать к ней в оппозицию? Нет. Наоборот, хочется, по словам Пастернака, «труда со всеми сообща и заодно с правопорядком». А не получается. И, видимо, вот почему. Во всех этих правильных мартовских тезисах не было ответа на один очень простой вопрос: а что власть сделала для ослабления соблазна революции? Для того чтобы сама идея – потрясать основы, да еще на иноземные деньги – могла прийти в голову только авантюристу, хулигану, сумасшедшему и дураку? Ведь революции иной раз происходят не потому, что их кто-то заказывает, а потому, что они уже не могут не случиться; та же августовская революция 1991-го была формой драматического очищения от мертвого прошлого, от разложившейся политической системы и тех, кто ее олицетворял. Были там деньги иностранных правительств? Не знаю, но знаю, что со своим союзным правительством говорить было тогда уже не о чем.