Страшные сказки Бретани
Шрифт:
Дворец был не так велик, как она себе представляла, но поражал своим великолепием, блеском позолоты, нескрываемой, бьющей в глаза роскошью. Паркет был настолько красив, что Эжени опасалась ступать по нему даже в лёгких бальных туфлях и поражалась, как мужчины могут спокойно ходить здесь в грубых сапогах со шпорами. Свет сотен и тысяч свечей отражался в высоких зеркалах от пола до потолка, в холодной каменной глади колонн, играл на драгоценностях дам и кавалеров, заставляя их вспыхивать и слепить глаза, и Эжени вдруг почувствовала себя голой — из всех украшений у неё были только нитка жемчуга на шее да неизменная заколка с совой в волосах. Со стен на неё высокомерно смотрели нимфы, амуры, сатиры,
Желая хоть как-то успокоить бунтующее тело, она взяла с подноса у проходящего мимо слуги бокал с шампанским и только успела сделать глоток, как мажордом звучным голосом объявил о появлении короля и королевы Франции. Эжени, как и все остальные гости, склонилась, неловко сжимая в руке бокал и невольно вспоминая бал у лесных духов — как он был похож на человеческий!
Людовик XIV оказался точно таким же, каким она представляла его по рассказам Леона: в роскошном камзоле, расшитом золотом, с золотистыми прядями парика, спадавшими на плечи, маленькими подкрученными усиками и усталостью во взоре. Он совсем не был красавцем, но было в его внешности что-то такое, что заставляло прищуриваться, точно от бьющего в глаза солнца. Рядом с Людовиком шла миниатюрная светловолосая женщина с миловидным лицом и белой кожей — его супруга Мария-Терезия. Следом в зал царственно вплыла королева-мать, Анна Австрийская: она, несмотря на почтенный возраст, сохранила остатки былой красоты. Большие глаза её смотрели нежно и чуть рассеянно, как у матери, готовой пожурить и простить любимое дитя за совершённую шалость, но в осанке и поступи чувствовалась уверенность женщины, которая в своё время одержала верх в борьбе с самим могущественным кардиналом Ришельё.
Когда внимание, направленное на королевских особ, немного рассеялось, Эжени хотела уже вернуться к своему бокалу, но тут кто-то налетел на неё и толкнул в бок, так что шампанское чудом не выплеснулось на её платье.
— О, простите мне мою неуклюжесть! — прозвучал нежный женский голос.
— Ничего страшного, сударыня… — пробормотала Эжени, оглядывая свой наряд и с облегчением убеждаясь, что на него не попало ни капли шампанского.
— Корнелия де Пуиссон, к вашим услугам.
Эжени, услышав имя, вздрогнула так, что шампанское едва не расплескалось вторично. Она подняла глаза и почти не услышала произнесённого ею самой «Эжени де Сен-Мартен», глядя на Корнелию — стройную женщину средних лет в золотисто-огненном платье. Волосы её, тоже золотисто-рыжеватые, спадали на шею тугими локонами, лицо, хоть и тронутое временем, не лишилось своей красоты — тонких бровей, чувственных губ, гладкой кожи. Глаза Корнелии, имевшие приятный ореховый оттенок, смотрели бесстрастно, но в глубине их Эжени увидела пылающий огонь ненависти и с внезапной дрожью в коленях поняла, что это та самая Корнелия из писем Венсана, что она знает, кто такая Эжени, и что все опасения её отца оказались правдивы.
Бывшая любовница её отца развернулась и исчезла так стремительно, что Эжени слова не успела произнести. Она обессиленно отступила к стене, поставив бокал на так кстати подвернувшийся столик красного дерева, — руки у неё дрожали, и она боялась уронить его.
— Какой прекрасный бал! — сбоку к ней подлетела молодая девушка, низенькая, толстенькая и не особо красивая. — Мой дядюшка говорит, на него потратили едва ли не половину королевской казны!
— Простите, сударыня, вы… — Эжени потёрла рукой горячий лоб.
— Клер, фрейлина её величества королевы-матери! А
— Клер, милая, ты, как всегда, очень много болтаешь, — послышался сзади негромкий голос, слегка растягивавший слова, и Эжени обернулась, чувствуя страх едва ли не больший, чем во время встречи с Корнелией.
Перед ней стоял невысокий плотный человек в скромном по дворцовым меркам наряде, с седеющей бородкой и холодными глазами, которые будто вобрали в себя металл всех монет, что они когда-либо видели. Эжени отступила перед этим ледяным взглядом, так не соответствующим ласковой, почти отеческой улыбке, и её «Эжени де Сен-Мартен» прозвучало ещё тише, чем в прошлый раз.
— Жан-Батист Кольбер, — он слегка поклонился. — Слышал кое-что о вас, мадемуазель де Сен-Мартен, слышал. Говорят, вы очень дружны с детьми мушкетёров. Не самая лучшая компания для молодой девушки, да ещё и из провинции, ох, не лучшая!
Клер хихикнула и залпом осушила стоявший на столике бокал, и слова «Это моё шампанское!» остались внутри Эжени, так и не сорвавшись с губ. Собрав в кулак всю свою выдержку, она медленно повернулась к Кольберу, посмотрела прямо в его холодные финансовые глаза (благо он был невысок, и ей не пришлось слишком задирать голову) и отчеканила:
— Полагаю, я сама способна решить, кто для меня лучшая компания, господин Кольбер.
Он улыбнулся ещё шире и неприятнее и уже открыл рот, собираясь что-то сказать, но бросил взгляд за спину Эжени, и лицо министра финансов стало таким, как будто у него внезапно случилось несварение желудка. Девушка обернулась и испытала огромный прилив облегчения, увидев стоящего неподалёку Леона дю Валлона. Он с непроницаемым лицом поклонился Кольберу, слегка взмахнув шляпой, но министр стремительно развернулся и зашагал прочь. Упорхнула с удивительной для её фигуры скоростью и фрейлина Клер, а Эжени, оставив на столике пустой бокал, направилась к Леону, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, и тяжело дыша, она сама не знала — от облегчения или от страха.
Глава XLII. Геката
Должно быть, всё потрясение, вызванное столкновением с Корнелией де Пуиссон и последовавшим сразу за этим разговором с Кольбером, ясно отпечаталось на лице Эжени, потому что Леон не стал задавать никаких вопросов, а легонько сжал её локоть и прошептал, притянув девушку к себе:
— Не бойся, всё хорошо. Со мной ты в безопасности, никто тебя не обидит.
— Нам нельзя так близко стоять друг к другу, — Эжени с трудом проглотила застрявший в горле комок и попыталась отстраниться. — Вдруг кто-то догадается о нашей связи?
Леон вздохнул и покачал головой, но выпустил её руку и галантно поклонился.
— В таком случае, сударыня, позвольте пригласить вас на танец. Уж потанцевать-то вместе нам, надеюсь, можно?
— Ты же не любишь танцы, — она была так удивлена, что даже страх немного отступил. — Ты за весь вечер ни с кем ни разу не станцевал!
— Ты тоже, — ответил он.
— Меня никто и не приглашал, — поникла Эжени. — Хотя я, признаться, не очень-то и хочу танцевать. Стыдно будет опозориться перед всеми этими важными дамами и господами.
— Ты танцуешь лучше многих из них — я-то видел, — заметил Леон. — Просто представь, что здесь не Лувр, а лесная поляна, а вместо важных дам и господ — феи, эльфы, лешие и другая нечисть. Поверь, разница не столь уж велика!
— Ты нарочно меня смешишь, — она не сумела сдержать улыбку и слегка присела, принимая протянутую Леоном руку.
— Если уж ты боишься просто стоять и разговаривать со мной, танец — лучший способ незаметно переговорить, — прошептал бывший капитан ей на ухо, выводя её в центр зала.