Страшные сказки Бретани
Шрифт:
— Это всё, что ты хотела узнать? — с усмешкой осведомилась Корнелия. — Зачем ты вообще пришла сюда? Чтобы бросить мне в лицо голословное обвинение в отравлении?
— Чтобы узнать правду, — горько ответила Эжени. — Чтобы попытаться договориться. Но оказалось, что легче договориться с нечистой силой, чем с вами. Скажите, вам нравится причинять людям боль? Или вы делаете это потому, что вам когда-то тоже причинили боль?
— Я делаю это, потому что могу, — сказала Корнелия, и у Эжени по спине пробежали мурашки от простоты её ответа.
— В сказках говорится, что злодеями не рождаются, — тихо произнесла она. — Но глядя на вас, я вижу, что это
— Что, милая, тяжко сознавать, что жизнь — не сказка и не песня? — откровенно издевательским тоном протянула её собеседница. — Но тебе нечего больше бояться. Я не стану травить тебя, обещаю, хотя ты мне всё равно не поверишь. Вместо этого я поступлю так же, как когда-то твоя мать. Она забрала у меня Венсана, а я заберу у тебя то, что ты любишь больше всего на свете.
С этими словами она развернулась и стремительно направилась к карете. Эжени не пыталась догнать её — у неё вдруг закружилась голова, слюна во рту стала горькой, и она испугалась, что её сейчас стошнит прямо на мостовую. Карета Корнелии уже давно умчалась, когда Эжени нашла в себе силы стронуться с места. Опираясь на стены и жмурясь от солнца, ставшего вдруг невозможно ярким, она с трудом добрела до гостиницы, заперлась в номере и едва успела согнуться над тазом для мытья, когда её вырвало. Вытирая липкий пот со лба, она подумала, что Корнелия, должно быть, всё же успела как-то отравить её или наслать заклятие, но потом содрогнулась от новой мысли, куда более пугающей.
Эжени отставила таз, взглянула на своё бледное отражение с тёмными кругами под глазами, вспомнила, как её в последнее время мутило по утрам, как ей неудержимо хотелось остро-солёного паштета на балу, как она перестала считать дни между лунными кровотечениями, как она едва ли не каждую ночь то отдавалась Леону, то овладевала им, напрочь забыв про чай из пижмы — прежние запасы остались в Бретани, а в Париже Эжени сначала не ходила к аптекарям из опасения вызвать ненужные подозрения, а потом и вовсе перестала вспоминать об этом. В голове её проносились слова Корнелии, услышанные сегодня утром.
«Иногда молодых девушек тошнит по совсем другой причине».
«Я носила под сердцем его дитя!».
«После того раза я больше не могла зачать».
— Я беременна, — прошептала Эжени своему изумлённому отражению, опустила руку на пока ещё совершенно гладкий живот, обтянутый серым платьем, и разрыдалась.
Глава XLIII. Заброшенная церковь
Этим солнечным воскресным утром Леон дю Валлон не виделся с Эжени — она из гостиницы сразу отправилась в церковь, чтобы поговорить с Корнелией де Пуиссон. В последние дни состояние возлюбленной вызывало у него смутную тревогу — он видел, что Эжени, несмотря на веселье, которым её пытались окружить дети мушкетёров, часто бывает бледной и печальной. «Должно быть, она ужасно скучает по родным краям», — думал Леон, и эта мысль заставляла его чувствовать свою вину, ведь это именно из-за него Эжени де Сен-Мартен покинула Бретань и примчалась в шумный Париж, где наверняка ощущала себя потерянной и одинокой.
События последних дней окончательно выбили у бывшего капитана почву из-под ног. Не было никаких доказательств, что Эжени пытались отравить, но он догадывался, что чутьё не подвело девушку, что её смутные опасения по поводу Корнелии верны. Леон видел Корнелию всего один раз, на балу, мельком, и теперь переживал, что не смог разглядеть её внимательнее. Если эта женщина и
«Эжени уже должна была давно вернуться из церкви», — думал он, с тоской глядя в окно на извилистые парижские улицы. «Почему она не зашла ко мне и не рассказала о своём разговоре с Корнелией? Или заходила, но не застала меня дома? Но почему тогда не оставила хотя бы записку?». Мысль о том, что с Эжени что-то случилось, заставляла его терзаться сильнее, чем когда-либо, а вынужденное бездействие сводило с ума. Бросив прощальный взгляд на Париж, Леон развернулся, полный решимости идти к другим детям мушкетёров и во что бы то ни стало разыскать Эжени, и перед глазами его предстал женский силуэт в длинном тёмном платье.
В первые мгновения он с облегчением выдохнул, приняв незваную гостью за Эжени, но потом она шагнула вперёд, лучи заходящего солнца осветили её волосы, вспыхнувшие рыжим, и Леон подумал, что это Луиза де Круаль зачем-то вернулась в Париж. Затем незнакомка сделала ещё шаг, и сын Портоса узнал в ней женщину из дворца, на которую ему указала Эжени.
— Корнелия де Пуиссон! — произнёс он, невольно вздрогнув. — Как вы здесь оказались? Я не слышал, как вы вошли.
— У меня есть свои способы, — она ангельски улыбнулась, взглянув ему прямо в глаза, и Леон понял, что Эжени в своём рассказе не преуменьшила ни красоты Корнелии, ни исходящей от неё опасности. Он покосился в угол, где лежала шпага, и нарочито небрежным тоном спросил:
— Вы открыли дверь шпилькой или использовали магию?
Эти слова произвели больший эффект, чем Леон мог ожидать — Корнелия дёрнулась, как от удара, и поспешно огляделась, будто проверяя, не слышал ли этих слов кто-то посторонний.
— Значит, вы знаете… Конечно, Эжени вам рассказала! Мне-то она ни словом не обмолвилась, что знает мою тайну. Проклятый Венсан перед смертью выболтал всё обо мне!
«Значит, Эжени правильно догадалась, и Корнелия и впрямь владеет магией», — сообразил Леон и прикусил язык, мысленно ругая себя последними словами. Эжени, видимо, не сказала своей собеседнице, что знает о её колдовских способностях, а вот он проболтался, и теперь Корнелия знает, что они знают, что она ведьма.
— Где Эжени? — резко спросил он. — Что вы с ней сделали?
— Ничего, — она была искренне удивлена. — Мы с ней расстались возле церкви, и она заспешила домой в весьма расстроенных чувствах. Не очень-то приятно ей было узнать правду о своём отце!
— Какую правду?
— То, что он разбил мне сердце.
— И только-то? — Леон насмешливо приподнял брови, и Корнелия прожгла его огнём своих ореховых глаз.
— Вы считаете, этого недостаточно, чтобы возненавидеть человека?
— Нам с Эжени встречались мужчины и женщины, совершавшие куда худшие вещи, — пожал плечами Леон, незаметно делая шаг в сторону своей шпаги. — Кстати, вы удивительно откровенны со мной: не скрываете ни связи с отцом Эжени, ни своей колдовской сути. Вы даже не попытались притвориться непонимающей!