Страшные сказки Бретани

Елисеева Елена

Таков отныне был путь Эжени де Сен-Мартен — путь одинокой воительницы без любви, детей и друзей, даже без дома. Приготовление чая из пижмы она отложила до возвращения в Бретань из-за возможных неприятных последствий для здоровья и немедленно принялась готовиться к этому самому возвращению: вежливо, но холодно попрощалась с детьми мушкетёров, заявив, что прекрасно сможет справиться с Корнелией сама. Леону Эжени сказала, что она уезжает в Бретань и зовёт его с собой, потому что там, в месте, наполненном колдовством, они смогут укрыться, передохнуть и набраться сил, а также изучить кое-какие книги, чтобы понять, как бороться с ведьмой. Сын Портоса, разумеется, изъявил полную готовность следовать за ней. Дети мушкетёров были обеспокоены, но решительность

девушки их убедила, кроме того, Леон уже доказал, что может защититься от колдуньи (хотя Эжени сомневалась, что трюк с золой сработает дважды), а у них у всех были свои дела: Рауль и Анжелика готовились к свадьбе, Анри и Жаклин — к рождению первенца. Корнелия де Пуиссон как в воду канула — должно быть, получив неожиданный отпор от Леона, казавшегося ей лёгкой добычей, она скрылась, уехала из Парижа, решив переждать, пока вызванный ею гнев детей мушкетёров не утихнет.

Так и получилось, что спустя год после головокружительных приключений с королевскими сокровищами Леон вновь покидал Париж, но отправлялся на этот раз не в Англию, а в Бретань. Всю дорогу он пытался проникнуть в мысли Эжени, но она оставалась печальной и задумчивой, каждую ночь уходила в свой номер и запирала дверь, не подпуская бывшего капитана к себе. Они почти не разговаривали — Эжени отдалялась от возлюбленного стремительно, будто уносимая ветром, и надеялась, что это поможет сделать их расставание менее болезненным.

Вернувшись в замок, она тут же принялась за дело — ездила к крестьянам, разбиралась с бумагами, до поздней ночи засиживалась в библиотеке, проводя расчёты, и иногда доводила себя до слёз, вспоминая, как ещё каких-то три месяца назад они с Леоном занимались здесь гораздо более приятными вещами. Незаметно для других обитателей замка Эжени откладывала вещи, необходимые для дальней поездки, готовила оружие и в то же время читала книги по колдовству и выслушивала планы Леона насчёт Корнелии — безумные, авантюрные и совершенно невыполнимые.

Она не колебалась по поводу слуг, не задавалась вопросом: кого взять с собой в другую страну — преданного, как старый пёс, Бомани или ветреную хохотушку Сюзанну? Бомани уже и сам начал о чём-то догадываться — пару раз он осторожно спрашивал, не собирается ли госпожа куда-то переезжать. Эжени намеревалась взять его с собой — что бы он стал делать без неё, один, в краю, так и не ставшем для него родным? Сюзанне же следовало выйти замуж за одного из своих многочисленных ухажёров, стать счастливой женой и матерью и забыть о службе в сером замке, как о тяжёлом сне.

Основные приготовления были завершены, и оставалось самое трудное — сообщить о своём решении, попрощаться с Сюзанной, которая наверняка обрушит на госпожу водопад слёз, и с Леоном, реакцию которого Эжени боялась представить. Однажды вечером, в миг малодушия, она даже решила уехать тайно от всех и написала сыну Портоса длинное письмо с прощаниями и объяснениями, почему она была вынуждена поступить именно так, но потом устыдилась и спрятала его среди книг. Если уж ей суждено стать ещё одной стрелой в израненном сердце Леона, то она должна иметь смелость сказать ему об этом лично.

Этот день выдался не по-летнему холодным и ветреным. Чай из пижмы ждал Эжени в её комнате, разговор со слугами и Леоном она отложила на вечер, а на следующее утро уже собиралась уезжать в Англию — эта неприветливая страна больше всего соответствовала её настроению, и Эжени надеялась, что туманы Лондона будут напоминать ей о родном доме. Теперь же она верхом на верном Ланселоте, в последний раз объезжая леса и холмы, заехала в деревню и печально смотрела на лица крестьян, пытаясь запомнить их. Роза, дочь Жиля Тома, которая после гибели жестокого отца и своего замужества совершенно переменилась и засияла; широкоплечий Гийом Лефевр со своей улыбчивой женой и беспокойными мальчишками; Катрин Дюбуа со своим лицом Мадонны, а рядом с ней — Оливье, что-то шепчущий на ухо младшей сестрёнке; Этьен Леруа, тайком перемигивающийся с Клариссой Лепети, которая на прошлой неделе

родила здорового мальчишку; Луиза Мерсье в новом пёстром платьице, сшитом заботливым отцом; Мишель Буше, время от времени застывающий на месте — должно быть, воспоминания о прекрасной Королеве фей всё ещё были живы в нём; Франсуа, кузен Сюзанны, который вполне освоился в новых краях и уже вовсю ловил девичьи улыбки; Лаура Клеман в новых собственноручно сделанных бусах, Лаура, в чьих ясных светлых глазах навсегда осталась скорбь по сожжённому ею Натаниэлю… Всё это были люди Эжени, о которых она заботилась, защищала от нечисти, как и нечисть от них, а теперь она должна была покинуть и тех, и других, уехать в дальние края, возможно, навсегда.

Эжени неожиданно потянуло к старой заброшенной церкви, возле которой её чуть не обесчестил Антуан де Лавуаль. Спустившись с холма, она спешилась, привязала Ланселота к ближайшему дереву и продолжила свой путь пешком. В церкви она не бывала после гибели Лавуаля, и теперь ей внезапно захотелось попасть внутрь. Ёжась от налетевшего холодного ветра, она добралась до здания и вошла, осторожно переступив через порог. Там было темно и сыро, из-за почерневших стен помещение казалось совсем узким, под ногами хрустели обломки досок и осколки стекла, в окна врывался ветер, и его жалобное завывание напомнило Эжени о голосах призраков. Она вновь поёжилась и провела рукой по стене, вспоминая строчки из писем Корнелии к отцу. Кажется, эта церковь имела для них особенное значение…

— Что такого важного отец нашёл здесь? — спросила она вслух, ощущая под пальцами шершавый холодный камень.

— Меня, — послышался сзади женский голос.

Эжени резко обернулась и в первый миг похолодела от ужаса, увидев входящую в дверь Корнелию де Пуиссон, но затем страх ушёл, уступив место ярости.

— Как вы меня нашли? — она вздёрнула подбородок.

— Я прослышала, что ты со своим капитаном уехала из Парижа, а направиться ты могла только сюда, — пожала плечами колдунья. — Я прекрасно знаю эти места — я выросла здесь, и мы с твоим отцом часто играли вместе. Потом, став постарше, мы играли уже в менее невинные игры. Хочешь знать, что произошло в этой церкви? Она уже была сгоревшей, когда мы устраивали в ней прятки; она была сгоревшей и тогда, когда я отдалась Венсану — прямо здесь, на месте алтаря.

— Вы лжёте! — выдохнула Эжени.

— Не лгу! — глаза Корнелии засветились. — Твой отец был готов на всё ради меня — забыть свою веру, своего Бога, осквернить святое место, лишь бы быть со мной! Мы были друг у друга первыми, ты знаешь? А потом пришла твоя мать, эта набожная лицемерка, забрала Венсана у меня, вернула его к вере, и он обвенчался с ней в другой церкви. Он писал мне, что никогда не возвращался в это место, хранящее память о том, кем он был. Я тоже не возвращалась… до сегодняшнего дня.

— Вы приехали, чтобы забрать у меня Леона? — Эжени стащила перчатки и бросила их на землю, ощущая знакомое покалывание на кончиках пальцев. — Забрать то, что я люблю больше всего?

— Я бы хотела, — усмехнулась Корнелия, — но в прошлый раз мне это не очень удалось. Ничего, мне безразлично, кого из вас двоих убить. Твой капитан в любом случае будет страдать, узнав, что его сестра погибла по его вине.

— Что? — у Эжени перехватило дыхание. — Что вы такое несёте?

— Эта пронырливая монашка, должно быть, следила за мной и узнала, что я собираюсь в Бретань. Конечно, она тут же помчалась сюда, чтобы предупредить брата об опасности. Одного только она не учла — я умею путешествовать не только на коне или корабле. Я добралась до твоих краёв быстрее неё и, неожиданно возникнув перед ней на дороге, напугала её коня. Бедная девочка! — Корнелия возвела глаза к потолку в притворном сочувствии. — Если конь придавил ей ногу, она будет долго мучиться, ведь дороги здесь пустынны, и никто не придёт к ней на помощь. Как её зовут, Анжелика? Будем надеяться, что Анжелика скоро окажется с ангелами на небесах, — она с усмешкой перекрестилась, и тут у Эжени кончилось терпение.