Страшные сказки Бретани
Шрифт:
Думать о том, что Эжени, возможно, сама испытывает к своему стражнику нечто большее, чем дружеское расположение, и была бы не против, если бы он коснулся её, Леон себе запрещал. Это было бы слишком хорошо, было бы слишком невероятным везением, а везение на пути сына Портоса встречалось реже, чем лучи солнца на небе в эти хмурые мартовские дни.
За такими размышлениями, разговорами обо всём и ни о чём и рассказами о жизни путь пролетел быстро, и вскоре Эжени с Леоном приближались к замку шевалье де Матиньи. Он был больше, чем замок Эжени, и издалека казался весьма внушительным, но при приближении становились видны и потёки на стенах из серого камня, и зелёные полоски мха, и выщерблины на ступеньках. Здание конюшни — всё какое-то скособоченное, с покосившейся крышей — тоже не вызывало особого
— Мадемуазель де Сен-Мартен! — хозяин замка сам вышел к ним навстречу, сияя лицом и поспешно поправляя ярко-алый плащ. — Вы прибыли! Я получил ваше письмо, но не знал, что вы прибудете так скоро.
Эжени действительно известила владельца замка письмом, что в самом скором времени приедет к нему и сделает всё возможное, чтобы избавиться от надоедливого привидения. Она чуть потупилась и изящно присела.
— Шевалье де Матиньи… Кажется, когда мы виделись в последний раз, нам было лет пять.
— Вы с тех пор расцвели, как самый прекрасный цветок! — заверил её де Матиньи, раскланиваясь. Потом он выпрямился и повернулся к Леону, глядя на него с вопросом в глазах.
— Леон Лебренн, мой помощник, — представила его девушка. — Он уже оказал мне неоценимую помощь в нескольких делах, связанных… э… с неприятными событиями в моих краях.
Леон молча кивнул, исподлобья глядя на де Матиньи. Ему с первого взгляда не понравился этот молодой человек. Высокий, но склонный к полноте и рыхлый, он всем своим обликом — круглым бело-розовым лицом, носом с широкими ноздрями, светлыми волосами и бесцветными ресницами — напоминал поросёнка. Яркий плащ ничуть не добавлял ему красоты и выглядел скорее безвкусным, а манера беспрестанно рассыпаться в комплиментах казалась Леону неприятной ещё со времени получения письма. Кроме того, на спутника Эжени Луи де Матиньи взирал с явной неприязнью и удивлением, будто недоумевая, зачем тот приехал в его владения.
«Он явно хотел, чтобы Эжени приехала одна», — подумал бывший капитан. «И это означает, что мне ни в коем случае нельзя упускать её из виду. Если повторится история с Антуаном де Лавуалем, она не переживёт, а я себе не прощу». Следом за этой мыслью пришла другая, совсем нежданная: «Ты что, ревнуешь её? Этот недоносок сделал ей пару-тройку комплиментов, и ты уже готов обвинить его во всех смертных грехах и заколоть? Право, Леон, это уже болезнь!».
Луи де Матиньи проводил гостей в замок — перед Эжени он постоянно раскланивался и не уставал отпускать комплименты, Леона же словно перестал замечать. Замок, надо сказать, произвёл на сына Портоса удручающее впечатление: то ли он с самого начала стал враждебным к де Матиньи и всему, что было с ним связано, то ли замок и впрямь оставлял желать лучшего. По сравнению с обиталищем Эжени, где всё было просто, строго и скупо, в неярких цветах, среди которых преобладал серый, недорого и неброско, но элегантно, имение де Матиньи казалось переполненным яркими и кричащими красками. Позолота, лепнина, дорогие, но потрёпанные и вытертые ткани, мебель из ценных пород дерева, покрытая пылью, усеянная царапинами, с потёками и даже следами огня, потёки на стенах… Замок Эжени, в первые дни производивший мрачное впечатление, теперь показался Леону неожиданно уютным, и ему захотелось поскорее вернуться туда.
Де Матиньи тем временем провёл их в гостиную, где на широком столе стояла золочёная клетка, а в ней топорщил хохолок большой зелёный попугай. При виде гостей он покосился на них чёрным глазом, разинул внушительный клюв и изрёк:
— Пр-р-р-р-иветствую!
— Какая прелесть! — Эжени захлопала в ладоши и только что не подпрыгнула на месте от восторга.
— Это Жакоб, который скрашивает мои часы одиночества, — де Матиньи провёл пальцем по прутьям клетки, и Жакоб защёлкал клювом. — Поразительно умная птица! Запоминает всё, что при нём скажут, и может повторить в самый неподходящий момент, так что при нём нужно держать ухо востро и не болтать лишнего!
— Где вы достали его, шевалье де Матиньи? — Эжени не могла отвести взгляда от птицы, и Леон вновь почувствовал укол ревности, но тут же
— Просто Луи, прошу вас. В конце концов, мы давние друзья… А птицу мне подарил Жакоб, мой слуга, в честь которого я и назвал попугая, — де Матиньи широко улыбнулся, и на какой-то момент его круглое лицо даже стало менее неприятным. — Понятия не имею, где он его достал. Должно быть, купил у бродячих торговцев, спустив половину своего жалованья. Жакоб славный малый, но удивительно непрактичен, — он снова повернулся к Эжени. — Вы, наверное, устали с дороги? Проголодались? Отужинаете вместе со мной или желаете отдохнуть?
Эжени, прежде чем ответить, бросила вопросительный взгляд в сторону Леона — тот слегка пожал плечами, давая понять, что ему всё равно.
— Отужинаю, — решительно сказала она. — Заодно выслушаю ваш рассказ о событиях, связанных с привидением.
***
Луи де Матиньи выглядел человеком, любящим плотно поесть и знающим толк в кулинарных изысках. Когда Леон и Эжени вошли в столовую, оказалось, что первое впечатление не было обманчивым. На столе, словно по мановению волшебной палочки, одно за другим появлялись кушанья: суп из моллюсков, устрицы, жаркое из баранины, мясной паштет, острый козий сыр и сладкие булочки. Сопровождалось всё это великолепие прекрасным анжуйским вином. Эжени попробовала всего понемножку, разрумянилась, повеселела, да и Леону после утоления голода хозяин перестал казаться столь противным. Де Матиньи тоже уделял еде достаточно внимания, но при этом успевал и весело, хоть не всегда впопад, шутить, и перемигиваться со слугой, делая ему какие-то таинственные знаки, и рассказывать историю о привидении. Слуга, крепко сложенный молодой человек, чья смуглая кожа, чёрные волосы и огненно-чёрные глаза выдавали не то гасконское, не то цыганское происхождение, ловко подавал блюда, подливал вино и при этом почти не отводил мрачного настороженного взгляда от Эжени. Похоже он, в отличие от господина, совсем не был рад прибытию в замок незнакомки.
— Так что же всё-таки представляет собой эта загадочная Дева в белом? — Эжени оторвалась от жаркого и с любопытством посмотрела на хозяина замка.
— Если бы я знал! — тот покосился в сторону, куда удалился слуга, и чуть понизил голос. — Не стоит говорить о таком при слугах. Жакоб храбрится, но старая Марта и конюх Жан боятся даже лишний раз заговорить о ней. Того и гляди сбегут, бросят меня здесь одного… а куда мне бежать? К одному из моих друзей — таких же повес и бездельников, как и я? Рассказать им, что меня выгнало из собственного замка привидение? В лучшем случае они поднимут меня на смех, в худшем — посчитают сумасшедшим, — он помрачнел.
— Как она выглядит, эта Дева в белом? Где появляется? Оставляет ли какие-нибудь следы? — Эжени задавала вопросы один за другим.
— О, вы так обстоятельно подходите к делу, мадемуазель де Сен-Мартен! — Луи слабо усмехнулся. — Сейчас, в спокойной обстановке, я, пожалуй, смогу ответить на ваши вопросы, но тогда, когда я впервые увидел её в слабом свете свечи, я был так ошарашен и напуган, что едва не лишился дара речи. Как она выглядит, вы спросили? Это женщина, женщина в белом платье старинного покроя и плаще с капюшоном, который всегда скрывает её лицо. Она является в коридорах, чаще всего в коридоре второго этажа, том, который ведёт в библиотеку. Что касается следов… какие следы может оставлять бесплотный дух?
— Сажа, пепел, несмываемые следы крови, — предположил Леон, на миг отвлёкшись от паштета. Де Матиньи посмотрел на него с таким изумлением, словно вообще забыл о его существовании.
— Нет, никаких следов она не оставляла, — сухо проговорил он.
— Когда вы впервые увидели Деву в белом? — Эжени отпила из бокала.
— Больше месяца назад, если память мне не изменяет — а я, признаться, перестал в последнее время надеяться на свою память. Как-то ночью мне не спалось, и я вышел… ну что греха таить! Вышел перекусить кое-чем из кладовой. Ох, каюсь, чревоугодие — один из семи смертных грехов, но кто из нас не грешен? Я шёл по тому самому коридору, как вдруг меня охватила дрожь, словно ледяной ветер подул из всех щелей разом. Я ещё успел подумать, что надо бы велеть Жакобу заделать дыры в стенах, когда передо мной явилась она.