Страшный Тегеран

Каземи Мортеза Мошфег

В те дни ходить в такие дома стеснялись гораздо больше, чем сейчас. Но правительство, собирающее огромные налоги с опиума и поощряющее курение, заботится о том, чтобы это стеснение исчезло.

Наш молодой человек был «ширэй», то есть привычный курильщик ширэ.

Чтобы покурить ширэ, нужно отправиться в ширэханэ, потому что достать где-нибудь ширэ и накуриться у себя дома нельзя; только для некоторых ашрафов ширэ, бывало, тайно доставлялся на дом.

Молодому человеку не хотелось, чтобы кто-нибудь его увидел. Но, на его счастье, переулок

опустел. Он быстро вошел в калитку.

В это время на повороте переулка появился другой молодой человек в потертом черном сэрдари и войлочной шапке. Без всяких предосторожностей он вошел в ширэханэ.

Первый, как только вступил во двор, сейчас же направился в тот угол, где на возвышении стояла чайная посуда, самовар и сахар, и, обратившись к кавечи — хозяину кофейной, сказал: — Я не хочу, чтобы меня кто-нибудь видел. Есть отдельная комната? Покажи.

Кавечи, который в эту минуту, сняв шапку, почесывал выбритую макушку головы, тотчас же сообразил, с кем он имеет дело, и тихонько сказал:

— Пожалуйте!

Проводив гостя до левого крыльца здания, открыл дверь и пригласил его войти в боковую комнату.

Это была крохотная комнатка, со стенами, выкрашенными в синий цвет, с грязным килимом, вся загаженная и зловонная. На полке в стенной нише стоял «фанос» — фонарик, употребляемый для раскуривания ширэ.

Молодой человек уселся, скрестив ноги, на килиме и приказал:

— Дай два катышка ширэ по полмискаля.

Кавечи ушел. Молодой человек задумался.

«До чего меня довели, негодяи! Ну, да сам виноват, слишком уж я вкурился... Теперь я вынужден курить».

Молодой человек, чувствуя сильнейшее желание скорее затянуться ширэ, начинал уже терять терпение. Его охватывала слабость и глубокая усталость. Дверь отворилась.

Он был удивлен: вместо кавечи на пороге появился кто-то незнакомый.

Вошедший кивнул, сказал «салям», а затем заявил:

— Господин Али-Эшреф-хан, у меня есть к вам дело. И так как я не мог найти лучшего места для разговора с вами, я попросил кавечи повременить немного с ширэ, чтобы я мог сказать вам, в чем дело.

Али-Эшреф-хан был поражен: «Кто это? Откуда он его знает? На каком основании явился сюда, даже не постучавшись и не спросив разрешения войти?» Впрочем, он сразу успокоился: ведь здесь же дом, где собираются курильщики ширэ, здесь Тегеран, здесь, наконец, Персия. Здесь еще не привыкли к подобным тонкостям.

Он сердито ответил:

— Ты видишь, я пришел сюда курить ширэ. Прошу оставить меня в покое. Уходи отсюда! Тем более, что я ни разу тебя не встречал и не понимаю, какое у тебя может быть ко мне дело.

Не обращая внимания на этот тон и не собираясь, видимо, очищать «поле сражения», вошедший сказал:

— Вы меня не знаете, это верно. Но я-то вас знаю. Я уже назвал ваше имя, а теперь, если позволите, я вам доложу и все остальное, что мне о вас известно. Вы занимали в Исфагане пост заведующего и два месяца тому назад приехали в Тегеран. Раньше в Тегеране

вы были заведующим счетным отделом в министерстве. Я знаю также, каким способом вы так скоро повысились из помощников в заведующие.

Недоумение первого гостя продолжалось недолго — неожиданный собеседник его сейчас же прибавил:

— Вы удивлены, не понимаете, кто я такой и откуда я добыл все эти сведения? Так разрешите представиться. Мое имя Ферох. А что касается сведений, то случилось, к счастью, так, что я встретился с женщиной, которой вы пользовались для своего возвышения и на чьем позоре вы построили свое благополучие. Вы знаете, конечно, о ком я говорю?

Али-Эшреф-хан побледнел. Он чувствовал, что его охватывает дрожь. Он не знал, что сказать. Ферох, очевидно, знает все. Отказываться, притворяться непонимающим было невозможно. Придав себе храбрости, Али-Эшреф-хан сказал:

— И все-таки, сударь, даже после всех этих слов, я не понимаю, что вам нужно. Я уже сказал вам: я должен курить. Не угодно ли вам выбрать другое время? Тогда пожалуйте ко мне и мы можем поговорить по этому вопросу.

Ферох ответил:

— Ну, нет, ага. Вам придется пожертвовать своим временем и выслушать то, что я имею вам сказать.

Но, прежде чем мы услышим, что сказал Ферох, и что произошло между ним и Али-Эшреф-ханом, нужно выяснить, как они оба очутились в этом месте и какие происшествия этому предшествовали.

* * *

Все это происходило, приблизительно, через десять месяцев после того дня, когда Али-Эшреф-хан подло и гнусно выбросил из дому Эфет.

Али-Эшреф-хан принадлежал к числу людей, которые, не стыдясь, предпочитают всему на свете чувственные удовольствия, разврат и веселое времяпрепровождение в обществе женщин известного рода. В обнимку с женщиной распивать бутылку за бутылкой и вообще, как он говорил, «жить в свое удовольствие», это было лучше всего в жизни.

Так как к тому же он не любил входить в большие расходы, считая расточительность «недозволенной», то для утоления страсти он брал себе сигэ, а через неделю или через месяц заменял ее другой, «освежая» таким образом свое ложе.

Вечером того же дня, когда он перевез несчастную Эфет в дом Шах-Баджи, он собрал вокруг себя кучу своих новых исфаганских приятелей — людей одинаковых с ним взглядов — и предложил им устроить пирушку, повеселиться. Решено было, что они поедут прогуляться в Джульфу, под Исфаганом. Туда же были приглашены и несколько опытных исфаганских прелестниц.

Такие пирушки стали повторяться раза по три-четыре в неделю. Хорошо известно, что, где алкоголь, там и терьяк. Начинается обычно с того, что выпивают бокал-другой вина. Потом, когда бокал-другой уже не производят действия, выпивают подряд несколько бокалов. Наступает день, когда и бутылка вина не оставляет никакого впечатления. С этого дня человек, если он в Англии, начинает пить виски, а если в Персии — арак, то есть виноградную водку.