Страсти по Веласкесу
Шрифт:
– Что? – недовольно скривился Герасим.
– Классный видок.
– На себя посмотри, – беззлобно огрызнулся он.
Препираться мы могли до бесконечности, и оба получали от пикировки искреннее удовольствие. В другое время ни за что не упустила бы возможности подколоть его, но на этот момент настроение у меня было препаршивейшее. Душу будоражила неясная тревога, причиной которой было злополучное послание. Держаться я старалась бодро, но Герасим сразу заметил неладное.
– Что с тобой? – насторожился он.
– Сама понять не могу. Вроде ничего серьезного, а на сердце неспокойно.
Стараясь избегать
Герасим слушал внимательно и вроде бы даже сочувственно, но, когда я умолкла, раздраженно пожал плечами:
– Ну и что ты так волнуешься? Что тебе заказчик неизвестен? Тебе это так важно – знать в лицо того, кто хочет получить эту картину? По-моему, нет. Главное – человек готов щедро заплатить. Или для тебя деньги уже перестали что-либо значить?
Я страдальчески поморщилась:
– Нет, конечно.
– Тогда я не понимаю, чего ты дурью маешься. Кончай бренчать нервами и приступай к работе.
Мы постояли немного, сверля друг друга гневными взглядами, потом Гера взял меня за руку и мягко спросил:
– Почему ты так нервничаешь?
– Трудно сказать… Но ты же знаешь, чем я занимаюсь. Тут любой пустяк может подлянкой обернуться.
Герасим понимающе кивнул. Он, в отличие от многих моих знакомых, действительно знал, чем я зарабатываю на жизнь. Поделилась я с ним своим секретом давно, и произошло это случайно, под влиянием моей минутной слабости. В то время я была очень одинока, не имела ни настоящей родни, ни преданных друзей. Родственников мне заменял мой наставник Павел Иванович, а единственным другом был тощий подросток Герасим.
– Ты разыскиваешь старинные картины?
Помню, какими широко распахнутыми недоумевающими глазами смотрел он на меня тогда.
– Не только картины… Это могут быть и украшения, ордена, миниатюры. Есть любители старины, коллекционеры. В общем, люди, собирающие произведения искусства и мечтающие заполучить ту или иную вещь в свое собрание. Вот мы с Павлом Ивановичем и помогаем им осуществить свою мечту.
– А сами они не могут купить? Зачем им вы?
– Ну… – замялась я. – Не всегда хозяева редкостей горят желанием с ними расстаться.
Не знаю, что тогда вынес парнишка из моего уклончивого объяснения, но больше мы к этой теме не возвращались. Однако каждый раз, когда я на время исчезала, по возвращении в глазах Герасима читался немой тревожный вопрос.
– Сможешь помочь? – вернулась я из прошлого в настоящее.
– Попробую. Начнем с отправителя. Покручу его письмо, а там посмотрим, как карта ляжет.
Мы почти дошли до его комнаты, как вдруг Герасим остановился и смущенно предупредил:
– У меня там… подруга. Ты уж без… комментариев, пожалуйста.
Я согласно кивнула.
– Конечно! Разве я не понимаю? Ты уже вырос и имеешь право на личную жизнь.
– В отличие от тебя, – не удержался он.
Развивать эту тему у меня настроения не было, и я сделала единственное возможное – пропустила реплику мимо ушей.
Комната у Герасима была большая, но, ввиду крайней захламленности металлоломом, впечатления таковой не производила. Из мебели кроме длинных столов, заваленных различными блоками и деталями, имелись только платяной шкаф и широкая тахта. На момент нашего появления она была занята: на
Не обращая внимания на спящую, Герасим подсел к компьютеру и защелкал клавишами. Я быстро пристроилась за его спиной, но он раздраженно бросил:
– Не стой над душой. Разберусь, тогда все и расскажу.
Резкость его тона меня не обидела. Я и сама не люблю, когда мне через плечо заглядывают. Стараясь не шуметь, отошла к окну и привычно уперлась лбом в стекло. Этот двор я видела в разное время года в течение нескольких лет, и тогда он казался мне жутко убогим. Я мечтала накопить денег, купить собственное жилье и вырваться отсюда. Мечта осуществилась, и теперь я владею прекрасной квартирой в престижном районе столицы, но странное дело… Каждый раз, когда я возвращаюсь сюда, – а это бывает не часто, – у меня щемит сердце. Мне кажется, что с переездом я потеряла что-то очень хорошее. Однажды я поделилась этими мыслями с Павлом Ивановичем, но сочувствия, естественно, не дождалась. Он обозвал меня сентиментальной дурой и приказал выкинуть эту блажь из головы.
– Немедленно расставайся с такими мыслями. Человек всегда должен стремиться к лучшему. Должен иметь стимул. Только тогда он хорошо и продуктивно трудится. Мысли, подобные твоим, расслабляют, а значит, мешают работе.
Наверное, мой шеф был прав, но в глубине души я по-прежнему была уверена, что тогда было очень счастливое время.
Мои невеселые размышления прервал голос Герасима:
– Подойди сюда.
Я вздрогнула и кинулась к нему.
– Гляди. – Он с хмурым видом ткнул пальцем в экран. – Видишь эту строку?
– Ну…
– Это адрес того, кто прислал тебе письмо. Вот тут, – Гера еще раз прикоснулся к экрану, – должна стоять его фамилия. Взрослые, серьезные люди обычно не мудрят и не прячутся за дурацкими кличками. Этим больше молодняк балуется.
– Тут нет ничего! Только цифры. 1-9-2-4.
– Точно! Значит, он просто не хочет ее указывать, или была у него на то серьезная причина…
– Выходит, мы так и не сможем узнать, кто он?
– Сможем, если повезет. Только время потребуется. Сейчас запущу специальную программу и займусь поисками почтовой службы отправителя. Потом попытаюсь найти ссылку на техническую поддержку и выйти на его провайдера… – старательно подбирая слова и, как я понимала, упрощая свои комментарии до предела, объяснил Герасим.
– Не нужно мне всего этого рассказывать. Все равно я ничего не пойму, – вздохнула я. – Давай сделаем так. Я сейчас поеду по своим делам. А ты, как разузнаешь что интересное, звони. Только помни, что для меня это очень важно.
– Говорила уже. Чего зря повторять? – укоризненно покачал головой Гера.
– Чтоб проникся и не отлынивал. А то знаю я тебя, динамщика.
Герасим страдальчески вздохнул и вдруг сказал:
– Слушай, а может, плюнешь на все это? Раз уж ты не собираешься браться за эту работу, зачем тебе докапываться до этого анонимщика? Выкинь его из головы и забудь.