Страстное заклинание
Шрифт:
— Женское белье мне доводилось видеть и прежде.
Шелби не сомневалась, что он видел достаточно женского белья, как одетого на женщин, так и снятого с них. Интересно, заметил ли он черную пижаму с кружевами, которую Шелби купила на прошлой неделе? Тоненькая, с низким вырезом, она едва доходила до колена и прекрасно подчеркивала чувственность Шелби, которую она редко демонстрировала кому-нибудь.
Когда Клей поставил сумку на кровать, Шелби обнаружила, что больничная рубашка скрывала не намного больше, чем купленная ею пижама. От Клея тоже не укрылся этот факт. Шелби выпрямилась, но попытка принять более скромную
Шелби вздохнула.
— Хорошо, Клей, я переночую у вас в доме. Но только одну ночь.
Клей быстро отправился за машиной, чтобы не дать Шелби времени передумать. Ее появление на теннисном турнире приятно удивило Клея, позволило ему надеяться, что Шелби простила его за непрошеное вторжение в свой дом. Однако между прощением и страстью зияла огромная пропасть. Клей был человеком нетерпеливым. Он хотел Шелби, письма и землю, черт побери! Но, думая об этом, Клей прекрасно понимал, что нельзя сбрасывать со счетов проблемы, вызванные прощальным письмом Дезире Лэнгстафф. От Клея зависело так много людей, что он просто не имел права поддаться желанию забыть навсегда о прошлом.
Сажая Шелби в машину у выхода из больницы, Клей заметил, что она одета в хлопчатобумажные брюки и вязаный свитер, который он привез. Боже, как она хороша! Эти длинные красивые ноги, соблазнительные губы, огненное сияние рыжих волос. Несмотря на слабость и ноющую боль в голове, у Шелби был довольный вид. В сумке она действительно обнаружила свою новую кружевную пижаму.
— Мои родители очень хотят с тобой познакомиться, — сказал Клей, направляя машину на запад.
— И твой дедушка тоже? — она тут же забыла о черной пижаме, как только подумала, что скоро увидит любовника Дезире.
Сначала Клей ничего не ответил. Казалось, он целиком поглощен дорогой.
— Нет, — произнес наконец Клей. — Мой дедушка даже не знает о том, что я привезу тебя. Вчера ему опять было плохо, и теперь он находится в своих комнатах с сиделкой.
Шелби не смогла скрыть разочарования.
— Очень жаль, что он плохо себя чувствует. Мне бы хотелось его увидеть.
Клей понимающе посмотрел на Шелби.
— Мне тоже жаль. Извини.
Клею было за что извиняться, ведь решение не представлять Шелби Форду он принял, даже не спросив мнения дедушки. Шелби думала о том, как выглядел Форд Траск. Интересно, у него такие же правильные черты лица, как у внука? Клей сказал, что они с дедушкой очень близки. Значит, пожилой джентльмен должен обладать таким же критическим умом. Шелби жалела, что ей не представится возможность это выяснить, ведь рядом с Фордом Траском постоянно присутствует медсестра. Может, она охраняет его?
Вдали показались огни «Парк-Вью». Свернув на Парк-драйв, они проехали мимо рощиц и лужаек, которым столько внимания уделял Клей. Он поставил машину на площадке перед домом и заглушил мотор. Шелби ждала, что будет дальше. Наконец Клей сказал:
— Я хочу еще раз извиниться за все, что произошло
Шелби ждала возможности поговорить на эту тему.
— Клей, если бы ты знал, как я сожалею…
— Мисс Лэнгстафф! Мисс Лэнгстафф!
Повернув голову, Шелби увидела на лестнице две фигуры — одну довольно коренастую, другую худую. У их ног надрывался лаем комочек белого меха. Клей вздохнул.
— Добро пожаловать в «Парк-Вью»! — нараспев сказал мужчина, напоминавший полковника из штата Кентукки времен Гражданской войны — светлый костюм, бородка, узкий галстук. — Это моя жена, Мэри-Элис.
— Как вы себя чувствуете, дорогая? — спросила мать Клея.
Она была намного стройнее мужа, ее плотно облегало шелковое платье персикового цвета, шею украшало красивое ожерелье из лунного камня. У нее были карие глаза и мелкие правильные черты лица. Шелби видела в лицах родителей отдельные черты Клея, но целиком он не был похож ни на мать, ни на отца.
Шелби и Клей выбрались из машины. Все пожимали друг другу руки, но обмен любезностями прерывался громким лаем белой болонки.
Клей повернулся в ее сторону.
— Шелби, это Ча-Ча.
Шелби нагнулась, чтобы погладить собачку, а Клей добавил:
— Ча-Ча, не кусай Шелби.
Но болонка явно его не расслышала.
— Ой! — вскрикнула Шелби.
— Ча-Ча — противная собака! — побранила болонку миссис Траск, поднимая дрожащий белый комочек на руки.
Клей взял руку Шелби, на которой четко отпечатались следы крошечных собачьих зубов, сквозь которые медленно проступала кровь.
— Она редко прокусывает кожу, — извиняющимся голосом сказал он.
— Просто она не любит чужих, — раздался над ухом Шелби размеренный голос Мейпса. Он взял сумку с вещами Шелби. — В восточное крыло, мадам?
— О нет, Мейпс, — ответила Мэри-Элис. — Помести мисс Лэнгстафф в южном крыле. Оттуда открывается лучший вид из окна. — Она поглаживала голову болонки. — Ча-Ча очень расстроило собственное поведение.
— Так значит, ты не позволишь мне наказать ее, мама? — поддразнил Мэри-Элис сын.
— Почему бы нам не пройти в южную гостиную, — вежливо вмешался Джон. Акцент выдавал его крестьянское происхождение, которое он изо всех сил пытался скрыть. Джон Траск напоминал Шелби «Парк-Вью» — массивный, дорогой, но не совсем натуральный.
Мейпс молча провел их в комнату, полную удобной хорошей мебели и уставленную цветами. Если это южная гостиная, подумала Шелби, то сколько же всего в доме гостиных, и как они ориентируются здесь без компаса? Бросающаяся в глаза роскошь только усиливала горькую иронию истории романа Дезире и Форда. Ведь когда они впервые встретились друг с другом, Форд был беден, а Дезире богата. Но по воле судьбы со временем они поменялись местами.
Усевшись поудобнее, Шелби сказала:
— Мне очень жаль, что я не могу познакомиться с вашим отцом, мистер Траск, но Клей сказал мне, что он нездоров.
Джон Траск бросил быстрый взгляд на Клея, затем уселся в кожаное кресло с подлокотниками. Клей остался стоять, облокотившись о пианино, а Мэри-Элис уселась на двухместный диванчик с Ча-Ча, который был явно не расположен к ласкам и, невзирая на благородство окружающей обстановки, поднял лапку и стал чесаться.
— Мой отец сам не свой с тех пор, как получил письмо вашей бабушки, — сказал Джон.