Стратегия обмана. Политические хроники

Ванина Антонина

— Может, и зарплату будем делить пополам?

— Не исключено. Ведь ещё немного и ты сама сможешь планировать операции. Ты хоть представляешь, как в нашем деле ценятся подобные навыки?

— Ты мне так и не сказал, на кого мы работаем.

— Ты же умная женщина, догадайся сама.

— Хватит, Рори, я теперь эксперт по мировой нефтеторговле, а не спецслужбам США. Просто скажи, как она называется, если не ЦРУ.

— Разведывательное управление Министерства обороны США.
– был ей лаконичный ответ.

— Военная разведка? — нахмурилась Алекс. — Что за чушь, Рори. С чего вдруг военные США стали поддерживать

ВИРА в моём лице? Хотите руками республиканцев расшатывать обстановку в стране-союзнице, чтоб она снова не возродилась в империю и не потеснила Штаты с Олимпа сверхдержав? Или это такая частная инициатива ирландской диаспоры в разведсообществе?

Родерик неопределенно помотал головой:

— Пожалуй, и то, и другое вместе взятое.

Но Алекс ответ не удовлетворил:

— Может, хватит уже водить меня за нос? Какая-то военная разведка устраивает заговоры против всех и вся самыми изощренными способами и об этом никто из общественности не догадывается?

— Я тебе говорю правду. Да, мы не так популярны, как ЦРУ, да, про нас не пишет пресса, про нас не сочиняют страшных книг, нас не выставляют бесчеловечными людоедами. Мы менее на виду, потому-то и действуем тоньше и реже проваливаемся.

Алекс оценивающе оглядела Родерика:

— Значит, разведывательное управление? — на всякий случай, уточнила она.

— Разведывательное управление, — кивнул Родерик.

— РУМО.

— Оно самое.

— И я на него работаю?

— Работаешь.

— Восемь лет?

— Этим августом уже будет девять.

— Девять, — повторила Алекс и кивнула. — И что будем делать дальше?

— Дальше? — воодушевился Родерик. — А дальше у наших ног весь мир!

Глава четвёртая

1976, Ватикан

После полудня, когда все служащие конгрегации по делам духовенства разошлись на обед, отец Матео остался в приемной, чтобы прочесть присланное из Никарагуа этим утром письмо от своей сестры Мануэлы, которое он с нетерпением ждал.

«Здравствуй, Тео.

Сегодня у меня нет настроения расспрашивать тебя о чём-то, спорить с тобой. Я уже поняла, что ты, как и все в Ватикане решительно осуждаешь латиноамериканскую теологию освобождения. Что ж, ты богослов и разбираешься в тонкостях учения нашей Церкви лучше меня. Тогда я просто расскажу тебе, может, повторюсь, но напомню, что такое жизнь в Манагуа, столице Никарагуа, где правит наследный диктатор Сомоса, и почему теология освобождения так здесь популярна и наказуема.

Помнишь, тогда, пять лет назад, я написала тебе, что еду в Манагуа помогать обездоленным оправиться после страшного землетрясения, я только и говорила в письмах, что теперь, когда весь мир готов помочь никарагуанцам в их горе, город обновится, и на месте руин отстроят новую столицу, и это станет началом новой, лучшей жизни для сотен тысяч манагуанцев.

Какой наивной и мечтательной я была тогда. Как было страшно в первые дни — в центре города нет домов, одни развалины, а под ними тысячи людей, и никто не может освободить их из-под бетонных блоков. Тысячи раненых плачут повсюду, а больницы не могут им помочь — землетрясение смело и их.

Когда я только прилетела в Манагуа, ведь землетрясение не разрушило полосу,

первое что бросилось мне в глаза, это как десятки тысяч людей вереницей заполнили дорогу и уходили из города. Я так удивилась, что они не хотели помочь разбирать завалы, спасать раненых. Они попросту уходили прочь, в соседний город, что остался цел. А потом я увидела руины Манагуа и тех, кто там остался. Те люди ходили по развалинам и что-то в них выискивали. Я сначала не разобрала, чем они заняты, а потом разглядела — они выносили из рухнувших магазинов еду, а из бывших жилых домов всё ценное, что осталось и не сломалось. Это были сотни мародеров, если не тысячи. Они даже не брезговали грабить церкви. Потом мне сказали, что это жители трущоб, что им не привыкать к тяжёлым условиям, потому они и не покинули город. А грабят, так это потому, что они хотят хоть раз пожить сыто и хорошо.

Я не писала тебе, а ведь самое ужасное, что было в Манагуа, так это смрад от мертвых тел, что пять месяцев висел над руинами города. Да, многих погибших похоронили в братской могиле, тела многих и вовсе сожгли, а многие так и остались под завалами и никто не предал их земле.

Когда я только собиралась отправиться в Никарагуа, я слышала, что весь мир потрясен трагедией, что Красный Крест шлёт гуманитарную помощь, а такие разные страны как США, СССР, Китай, Израиль да и многие другие откликнулись на беду в такой далекой для них самих стране, всем миром собирали деньги через аукционы, благотворительные мероприятия, от частных пожертвований состоятельных людей. А в Манагуа я удивлялась, неужели газеты врали, неужели те богатые люди хорохорились для прессы, что помогают обездоленным, а сами в Никарагуа не выслали ни доллара?

Признаюсь, хоть и стыдно, но тогда я очень злилась на всех тех, кто в Европе по телевизору и радио обещал прислать гуманитарную помощь, но не прислал. А потом я увидела, как лавочник торгует снедью, а на упаковках стоят эмблемы Красного Креста. Я возмутилась, как так, никогда Красный Крест не торговал гуманитарной помощью. А лавочник только накричал на меня и прогнал.

Когда я освоилась в городе, когда у меня появились друзья и знакомые, они сказали мне тихо, но так спокойно, будто это само собой разумеющееся, что гуманитарная помощь со всего мира, скорее всего, была, но диктатор Сомоса присвоил её себе и сейчас продает за границу. Я не поверила, разве может быть такое, чтобы правитель оставил без еды и крова свой народ? А мне ответили, разве ты не знаешь, Сомоса объявил всю разрушенную часть города собственностью государства, а не людей, что там жили, а теперь вовсе запретил выжившим селиться на прежнем месте, где жили их отцы и деды, и под страхом смерти запретил строить на этом месте дома.

Как мне было дико это слышать! Но я видела собственными глазами, что руины остались руинами, и расчищать их никто не спешил. А смрад на развалинах исчез через пять месяцев только потому, что тогда начался сезон дождей, он-то и смыл останки тех, кого не захотели похоронить по-христиански.

С тех страшных дней прошло больше четырёх лет. И что ты думаешь? Кто-то из потерявших кров обрел новый дом? Нет, Тео, я таких людей не знаю. Кого-то приютили родственники, кто-то уехал в другие города и деревни, но больше всего людей теперь ютится в трущобах, тех самых, что уцелели после землетрясения и теперь разрослись по всему пригороду.