Стратегия обмана. Трилогия
Шрифт:
– Да, он сказал, что там они познакомились с Сашей, - и Лили глубоко вздохнула.
– Я знаю, Саша оказалась там из-за этого проклятого статуса четверть-еврейки. Я ничего не знала про лагеря во время войны, я даже не представляла, что подобное может быть.
– Так что, Гольдхаген, по-вашему, жертва антисемитских преследований?
– Конечно, я смогла, вернее, мой муж смог исправить мою родословную, а о Саше я совсем не подумала. Кто знал, что через пять лет все евреи окажутся на грани уничтожения в лагерях смерти. А ведь я могла просто попросить Гвидо исправить родословную
– Лили в волнении прикрыла дрожащей рукой губы, силясь не расплакаться.
– Из-за этого мы и поссорились, она сказала, что я отреклась от нашей матери и деда, и более не сестра ей. Я обиделась, как последняя дура. А она прошла через такой ад. Из-за меня.
Полковник смотрел на Лили и не смог не возразить:
– Не знаю, что вы там себе придумали, но ваша сестра ни в каком нацистском лагере смерти не была.
– Но как же? Ведь господин Сарваш сказал, что он был там с ней.
– Господин Сарваш и сам оказался в Берген-Белзене далеко не из-за одного только еврейского происхождения. А ваша сестра была там не арестанткой, а поваром в карантинном блоке. И лагерь этот предназначался не для массового уничтожения людей. Просто после вспышки эпидемии и закрытого режима там начался натуральный мор, от которого некуда было бежать. Я сам был там в последние дни и видел всё своими глазами. Жизнь вашей сестры в Берген-Белзене, конечно, была не сахар, но с сочувствием вы слишком переусердствовали. Она сидела в концлагере, но другом и после войны. Не в нацистском, а в освобожденном от них в Чехии. Вот за это вы действительно могли бы посочувствовать сестре. Там бы никакая родословная не спасла.
– Что это значит?
– Это значит, что она оказалась узницей концлагеря за то, что была немкой. С вашей немецкой родословной, думаю, всё было в порядке?
В глазах Лили недвусмысленно читался страх и растерянность.
– Что, не знали про такие лагеря?
– спросил полковник.
– Никогда не задавались вопросом, куда из многочисленных европейских стран сразу после войны делись немецкие общины с многовековой историей? В Югославии их нет, в Польше нет, в Чехословакии тоже. А вы о евреях волнуетесь. Оставьте это. Не потому ваша сестра очерствела душой и сердцем. Вы тут точно ни при чём.
– Она... Что с ней было?
– Ну, - протянул полковник, пытаясь подобрать слова поудачнее, - у неё и так было тяжелое ранение головы. Не свинцовое, а осиновое. А быть проигравшим после войны всегда больно, и я не про душевные муки. Я и сам не первый месяц гадаю, как было можно с горя утопиться в Эльбе, чтобы выплыть в Средиземном море на тунисском берегу.
Видя как Лили меняется в лице, полковник поспешил добавить:
– Лучше не лезьте ей в душу. Подругу в вас она явно не видит. Восстанавливайте семейные связи как-то иначе.
День освобождения двух гипогеянцев настал. Когда Людек и Мемнон поступили на реабилитацию, Гольдхаген перевели из палаты в одну из жилых комнат корпуса, а полковник распорядился, чтоб Лили и близко не подпускали к Фортвудсу. А сэр Майлз, будучи на подъеме сил и идей, уже и не вспоминал, как когда-то дал добро на освобождение Гольдхаген под поручительство Сарваша и уже жадно прикидывал,
– Маски уже сняли?
– с нехорошим блеском в глазах спросил он?
– Да, - подтвердил доктор Вильерс.
– Уши заросли?
– Пока, думаю, рано надеяться на мало-мальски приемлемый слух, но завтра они смогут немного слышать.
Сэр Майлз тут же обратился к Ричарду Темплу
– Тогда завтра идите и спросите, сколько они готовы предложить за двух лишних близнецов. И не продешевите, Темпл. Нам ещё нужно построить посадочную площадку и закупить вертолет. А лучше два, для международного и оперативного отдела.
Полковник, не мигая смотрел на главу Фортвудса багровыми зрачками, и произнес:
– Я бы обошёлся и без этих изысков.
– Не хотите и не надо. Значит, два вертолета достанутся международному отделу.
Полковник понял, что со времён, когда сэр Майлз всерьёз планировал воевать с гипогеянцами, для него самого мало что изменилось. Тогда из-за несогласия с политикой руководства, он готов был уйти в отставку. Сейчас же, когда сэр Майлз переключился на торговлю с Гипогеей и потакание международному отделу, он по прежнему хотел её получить. Если сделка состоится, полковник не видел для себя ни малейшей возможности смотреть в глаза людям, которые принимают такие решения. Не сможет и сам оставаться при должности, в которой не способен никак помешать убийственной торговле живыми людьми.
Делая вид, что прогуливается по этажу, полковник зашёл в медлабораторию как раз в тот момент, когда Темпл и агенты международного отдела обступили двух гипогеянцев, что лежали на кушетках под тусклыми ультрафиолетовыми лампами. Появлению полковника международники явно были не рады, но и протестовать вслух никто не решился.
Глаза Мемнона закрывала повязка, только Людек внимательно смотрел на присутствующих своими водянистыми глазами - наказание маской ему отчасти смягчили, потому как в отличие от Мемнона, человеческой крови при нападении на пятилетнего Мика он не испил.
– А, Старый Секей почтил нас своим присутствием, - довольно просипел он. Видимо слух не до конца восстановился, и Людеку было тяжело контролировать громкость собственного голоса.
Темпл недовольно обернулся к полковнику и произнёс:
– Мы уже закончили с обсуждением сути дела.
– Да?
– произнес полковник.
– И как успехи?
– К взаимной выгоде, - обтекаемо ответил глава международников.
– И всё равно мы получим то, что требовали, - подал голос Людек, улыбаясь, - как ты не противился, Старый Секей, а сестры уйдут с нами.
Мемнон тоже подал согласный смешок. Полковнику очень захотелось омрачить это взаимное ликование международников и гипогеянцев:
– А стоило оно семи лет взаперти? Какие-то две женщины стоили семи лет боли?
– Что есть семь лет, когда впереди вечность?
– таков был ответ Людека.
– Скоро мы уйдем, чтобы вернуться с достойной платой. Ваша казна не оскудеет долго, если отдадите нам обещанное.
– Конечно, все договоренности в силе, - лишний раз подтвердил Ричард Темпл.