Страж
Шрифт:
Наконец Улинн отправилась спать, предоставив нам всласть поговорить о старых добрых временах. Фердия медленно вертел чашу в покрытых шрамами руках.
— Мы тренировались или играли каждый день до самого заката. Остальные сдавались раньше, или просто уставали, даже падали в обморок от жары, но мы держались до темноты. — Он постучал пальцем по кубку. — Для меня все было слишком легко, пока не появился Кухулин. Я был крупнее и сильнее, но он оказался быстрее, и мы доводили друг друга до полного изнеможения. — Фердия усмехнулся. — Мы бегали по полю, пока были в состоянии дышать, затем становились в центре и старались развернуть друг друга концами клюшек, после этого сражались за мячи, высоко вброшенные Мейном,
Он замолк и пожал плечами, как бы извиняясь за то, что ему удавалось так замечательно проводить время. Я ощущал ревность, смешанную с любопытством.
— Похоже, что у вас сложились прекрасные отношения, — подытожил я.
Фердия рассмеялся.
— Даже более того, — подтвердил он. — Нам было… весело. — Он коснулся шрама на лице. — Правда, обоим иногда здорово доставалось. Казалось, он всегда догадывался, что я намерен делать, но я тоже предугадывал его намерения, так что мы гонялись друг за другом, как собака за хвостом, пока не выдыхались. Первые ночи после приезда Кухулина я спал как убитый.
— Он на всех оказывает такое же воздействие, — сообщил я.
Фердия улыбнулся.
— В день его приезда я понял, что получил то, для чего прибыл на остров Скиаты, — добавил он, устраиваясь поудобнее.
Неожиданно Коналл, храпевший неподалеку, выпустил мощные ветры, способные остановить нападение Минотавра. Спавший рядом с ним мужчина проснулся от неожиданной атаки, не совсем соображая, что же случилось, и, не желая умереть от удушья, откатился подальше, хрипло дыша, будто захлестнутый удавкой за горло. Мы с Фердией встали и вышли на свежий воздух проветриться. Латы Фердии поскрипывали на ходу, как пара сухих кремней при ударе. Ночь выдалась ясной и холодной. Мы потуже завернулись в плащи и решили пройтись.
— Продолжай, — попросил я.
Голос Фердии был низким, говорил он очень серьезно, но в его словах чувствовалось волнение, вызванное воспоминаниями.
— Мы постоянно тренировались с большим напряжением сил, раньше я едва ли счел бы такое возможным. Я чувствовал, как растет моя сила, увеличивается скорость движений, и понимал, что вместе с ними возрастает и мое мастерство. Кухулин ни в чем мне не уступал, отвечая ударом на удар и уловкой на уловку, так что иногда мне хотелось закричать от отчаяния.
— Мне тоже знакомо это ощущение. — Я криво усмехнулся, и Фердия ответил мне такой же невеселой улыбкой.
— Но чаще это вызывало у меня смех и желание снова броситься в игру, — продолжал он. — Со временем Скиата решила усложнить нашу задачу, привязывая одну из рук за спиной или нагружая нас камнями. Однако каждый раз, когда она придумывала что-то новое, мы тоже находили новые способы выкрутиться. В конце концов, она оставила своих учеников под присмотром своего помощника, и взяла нас с собой на поле боя.
Я припомнил женщину, покрытую шрамами, ее надтреснутый голос и рукояти мечей, торчавшие из-за ее плеч, как оленьи рога. Фердия очень похоже изобразил речь Скиаты:
— Сейчас игры для вас закончились, — прохрипел он. — До сих пор вы дрались палками, а теперь будете сражаться на мечах, — он снова заговорил своим обычным голосом. — Она разрешила нам тренироваться с настоящим оружием. Единственное требование, на котором она настаивала, заключалось в том, что мы должны были надевать шлемы и биться затупленными мечами. В остальном она давала мне волю и поощряла нас быть беспощадными друг к другу, как враги во время сражения. Мы рубились так, будто от этого зависела наша честь. — Он импульсивно прикоснулся к шраму на щеке. — Иногда я практиковался в одиночку, отрабатывая новые приемы, чтобы застать его врасплох, и знал, что он делает
Погрузившись в воспоминания, Фердия стал задумчивым, ушел в себя. Его общее прошлое с Кухулином относилось к событиям, где мне не было места.
— Мы стали как братья. Юноши, с которыми я дружил до его появления, отдалились от нас. Мы в них совсем не нуждались. Ни один из них не мог с нами тягаться, ни мне, ни Кухулину не нужен был иной противник. Иногда это печалило меня, и я пытался восстановить отношения с другими юношами, но они только улыбались и спрашивали о Кухулине, намекая на то, что я уже не с ними, и что им об этом известно. Конечно, мы с ними дружили, но Кухулин стал для меня кем-то большим, чем друг.
Фердия немного помолчал.
— И что потом? — спросил я, и он засмеялся.
— Скиата наконец решила, что мы готовы изучать искусство героев. Прежде всего она заставила нас показать все, на что мы были способны и даже кое-что сверх этого, свалив, правда, все в кучу и изрядно поранившись при этом. Она только смеялась, глядя на наши потуги. Смех любого другого был бы для нас оскорблением, но ее смех воспринимался нами как поощрение, поскольку мы знали, что скоро она научит нас всему, что знает сама.
— А что это за искусство? — спросил я.
— Это особые трюки, — сказал он с улыбкой. Я попытался схватить его за шею, но он ловко увернулся. И продолжил. — Прежде всего, она показала нам трюки с яблоком. — Я слушал его в недоумении. — Бросаешь яблоко в воздух, — пояснил Фердия, — и всаживаешь в него три стрелы до того, как оно упадет, затем вращаешь его на лезвии ножа, так что кожура падает на землю, но яблоко остается на ноже. — Я старался не выглядеть скептиком, хотя выражение лица Фердии подстрекало меня к тому, чтобы не верить ни единому его слову. — Она показала нам искусство бега по кончикам острых копий, начиная со связки тупых дротиков и до боевых метательных копий, до тех пор, пока мы не стали перепрыгивать с острия копья на другое острие, не падая и не поранившись. Она заставила нас практиковать прыжок Соломона, и мы научились выполнять его с закрытыми глазами; отрабатывать ослепляющий крик, пока в ушах не начинало звенеть, а горло уже не могло издавать звуки. Мы балансировали на канате, тренируясь в фехтовании, в то время как она старалась сбросить нас с него длинным копьем, мы часами прыгали через пламя костра, пока наши ноги не покрывались кровавым потом, пузырившимся и черневшим от жара. Она обучила нас тысячам выпадов, бросков, уколов и рубящих ударов, необходимых воину, чтобы прожить достаточно долго и успеть стать чемпионом, чтобы не просто побеждать, но побеждать искусно.
Я молча ждал продолжения, но он, похоже, хотел услышать мое суждение.
— Я хотел бы все это увидеть, — наконец произнес я, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно. Фердия кивнул:
— Ты это увидишь. — Затем он вернулся к своему рассказу. — Существует традиция, согласно которой Скиата делает каждому из своих учеников подарок перед его отъездом. Последний день мы с Кухулином провели, сражаясь на посохах, пока не покрылись с головы до ног пылью и ссадинами. Скиата оставила нас одних и возвратилась только в конце дня, когда жара уже спала. — Его голос снова стал хриплым голосом Скиаты. — Фердия! — проскрипел он. — Я подошел к ней, и она вручила мне свой дар. Это была вот эта самая боевая куртка. Она сделана из роговых пластинок, отдельные элементы сплетены между собой как ткань. Я взял ее у Скиаты, она оказалась очень эластичной и свесилась из моих рук, как обычная одежда. В ней было удобно двигаться, но при движении эти костяные латы поскрипывали. Кухулин рассмеялся и стукнул меня по плечу. «Теперь ты ни к кому не сможешь подкрасться незамеченным!» — сказал он.