Стража последнего рубежа
Шрифт:
— Твои речи неразумны, шаман! Горе и смерть помутили твой разум! В Бесконечных пещерах малые дети и немощные старики найдут гибель, и ты найдешь ее там тоже. Демоны-Живущие-В-Подземном-Мире уже предвкушают добычу, уже точат клыки о черные камни, уже капает их огненная слюна на пещерный мох. Путь, что указал ты, — это путь к гибели племени!
Но возразил шаман:
— Я попрошу помощи у предков, и они защитят нас от демонов. Зато ни один Белокожий никогда не войдет в Бесконечные пещеры!
И еще сказал, хмуря седые брови:
— А что предлагаешь ты? Какой путь нам выбрать?
Красноглазый
— Уходить дальше в горы всем вместе — верная гибель… Нет еды, нет укрывищ, нет дров… Белокожие, пусть ночные твари выедят им печень, не отстают, и их слишком много… Всем не спастись… Племя погибнет… Я хочу, чтобы в этот гибельный миг мы поступили по Закону предков!
Пэла вскинул голову и вновь посмотрел на сидящих. И люди сжались под взглядом его налитых кровью глаз. Люди зашевелились, послышался ропот, вскрики, быстро слившиеся в тревожный гул многих голосов.
Лишь дети, которые не знали о Законе предков, с надеждой смотрели на старшего воина. И Пэла вновь отвернулся.
Шаман покачал головой:
— Вот, значит, как… Закон предков… Пусть выживет сильный и возьмет себе все по праву силы…
— Да! — Пэла словно обрадовался, что не ему пришлось произнести эти слова, и заговорил уверенно, меча слова, словно стрелы во врага. — Мы, воины, уйдем по Запертой тропе. С нами пойдут самые сильные женщины, те, кто после битвы у Синего перевала стоит с нами плечом к плечу, убивая Белокожих. Мы уйдем в Загорье, куда не дотянутся руки врагов. И вот там, там, а не в гибельных Бесконечных пещерах, женщины родят нам детей, и племя будет жить. А потом мы вернемся и отомстим Белокожим за все! И за всех.
И стало тихо, только ветер сильнее завыл меж камней.
— Даже звери, неразумные звери никогда не бросают детенышей! — наконец тихо проговорил шаман и заковылял по камням к краю пропасти. — Даже птицы, безмозглые птицы до конца защищают своих птенцов!
Шаман обернулся, и голос его вдруг загремел, словно гром, перекрывая свист ветра:
— Даже рыбы в студеных реках, рыбы, чья кровь холодна как лед, охраняют свое потомство, отгоняя чужаков! А что сказал ты, старший воин?! Мы, люди — люди! — бросим детей и женщин, бросим стариков на верную смерть?
— Да кому они нужны? — ощерился Пэла, кивнув на сбившихся в кучу ребятишек постарше, на прижавшихся к матерям сосунков, на качающих головами стариков. — Белокожие не тронут их, они заберут всех к себе, поселят в теплых домах и заставят работать на полях. Это лучше, чем смерть. А потом мы придем и освободим всех!
— Нет! — рявкнул шаман, пристукнув посохом. — Вы никого не освободите, потому что мертвым не нужна свобода! Белокожие убьют всех, всех, ты слышишь! Они зарежут стариков, как овец, они надругаются над женщинами и взденут их на копья, они перестреляют детей, как куропаток, из луков, а младенцев кинут в пропасть, как ненужные отбросы. А потом они пойдут по следу тех, кто ушел.
— Не сяду! — Пэла угрожающе наклонил голову, и копье в его руке тоже наклонилось вперед. Тускло блеснул широкий наконечник.
— Но, может быть, Пэла прав… — робко подала голос целительница Насма, — может быть, Белокожие пощадят нас…
— Не может! — отрезал шаман. — Белокожие ненавидят нас… Они другие. Они поклоняются Рыбьему-Глазу-Дня, а мы — Великой-Матери-Сияющей-В-Ночи. У них белесая кожа, а у нас — темная. Они превратили огонь в раба, а у нас огонь — наш брат. Они едят вареное мясо, а мы — живое, сырое. Никогда никто из Белокожих не пощадит Людей ночи. Они убивали нас всегда, как диких зверей. Поэтому помолчи, Насма, если мысли твои заблудились в тумане.
— А помолчите-ка вы все, — раздался вдруг каркающий голос, и люди вздрогнули, настолько резким и неприятным он был.
Из вороха тряпья и старых облезлых шкур выбралась и на четвереньках переползла на середину, поближе к стоящим друг против друга шаману и Пэлу, сгорбленная косматая старуха, прорицательница Вэжанэ.
Она воззрела единственным горящим глазом в темное мутное небо, воздела костлявые руки вверх и закричала, словно раненая ночная птица:
— Демон ночи и Демон огня говорили со мной словами туманными мрачного смысла. Кто будет бежать — погибнет. Кто будет стоять — погибнет. Кто будет лежать — погибнет. Кто будет спать — тот спасется!
— А ну пошла прочь, старая карга! — вдруг взревел Пэла. — Довольно нам слушать выживших из ума стариков и кликуш! Воины и сильные женщины уйдут по Запертой тропе. Я сказал! Мы уходим! Прямо сейчас!
— Я прокляну тебя! — прошипел шаман.
— Я убью тебя! — ответил старший воин.
— Проклятие страшнее смерти! — возразил шаман.
— А вот посмотрим, — усмехнулся Пэла, перехватывая копье поудобнее. Воины за его спиной тоже подняли оружие.
Шаман сел на камень и горестно опустил руки.
— Идите… Все равно Запертая тропа пропустит лишь самых сильных. Не многие из вас доживут до завтрашней ночи…
— Бесконечные пещеры пожрут вас раньше, — бросил на прощание Пэла и первым шагнул во мрак, спускаясь со скалы, которая приютила племя.
Один за другим воины и женщины, что стали воинами в последние дни, уходили прочь. Кто-то — опустив голову, кто-то — наоборот, высоко подняв ее, но никто не смотрел на оставшихся. Плакали дети, горестно стонали старухи, сжимали бессильные кулаки старики. Пророчица Вэжанэ сидела на холодных камнях и тихонько стонала, словно передразнивая ветер.
— Не надо, старая, — тронул ее за плечо шаман. — Этим уже не поможешь. Мы все погибнем — без заслона нам не успеть к Бесконечным пещерам. Сила победила разум и опыт. Теперь надо встретить смерть достойно…
Рассвет наступил, но мгла вокруг осталась почти такой же непроглядной, как ночью. И все так же выл ветер, и все так же сидели у потухших костров люди. Плакали дети, плакали женщины. У края пропасти лежало тело старого охотника Кууда — в самом конце ночи, в час Нетопыря, он умер от холода, отдав детям всю одежду, и шаман Хань закрыл его невидящие глаза.