Стрела и солнце
Шрифт:
Царь откинул крупную седую голову и захохотал от радости, переполнявшей грудь. Прочь тьму! Он свободно распахнул ставню. В каморку широкой полосой хлынул золотисто-голубой свет. Мир, еще недавно унылый и непроглядный, засиял перед внутренним взором царя во всей свежести и чистоте. Тоска растворилась в теплых лучах. Сомнения улетучились. Жизнь продолжается!
— Ну, чего молчишь, сын мой? — Асандр шутливо ткнул пирата в бок. Драконт прикусил тонкую губу, помолчал, затем промолвил спокойно:
— Я не стану правителем Херсонеса.
— Почему? —
— Тебе не взять республику за горло.
— А? — Боспорянин опешил. — Как так: «Не взять!»
— Так уж — не взять.
— Сын мой! — взревел Асандр. — Ты сам твердил: «Республика слаба, подобно больной женщине».
— Я сказал: «Республике тяжело». Но не говорил, что она слаба. Она сильна. У Херсонеса хорошие солдаты.
— А у меня — плохие? — заорал Асандр, брызгая слюной. — А боевые суда? Тяжелая конница? Сын мой, ты забыл, кому перечишь!
— Я все помню, — протянул пират в нос; голос его был настолько гнусав, что фраза прозвучала искаженно: «Я хфё понгню».
Драконт бросил на царя короткий взгляд пустых мертвых глаз. Асандр прикусил язык. Драконт продолжал беседу так же ровно, спокойно, выражаясь довольно скучным, неярким, плоским языком. И только тот, кто знал его, мог угадать за неторопливой речью страшный опыт, ужасную силу. Говорил убийца.
— Спору нет, солдаты у тебя храбрые. Кх, кх. Но ведь они — наемная шайка. Главная же мощь Херсонеса — народное ополчение. Твои солдаты будут сражаться ради золота, демократы — за дома, семьи. За свободу. Ты — охотник, республика — тигрица, защищающая детенышей. В схватке тигрица дерется злей, чем охотник. И не всегда охотник остается жив. Не всегда. Разве я не прав?
— Болтовня, — проворчал Асандр угрюмо. — Ты просто не разбираешься в политике. Из мухи делаешь слона. Что такое Боспор? Лев. Что такое Херсонес? Шакал, а не тигрица. Я двину к стенам Херсонеса все войска, и лев разорвет шакала. О! Как я ненавижу проклятых демократов, если б ты знал!
Асандр побагровел, стиснул волосатый кулак — еще недавно одним ударом царь мог убить человека. Но в мире есть вещи посильней кулаков. Драконт вяло усмехнулся.
— Я тоже… не изнываю от любви к республике. Почему — тебе известно. Кх, кх! Однако… рассудим здраво! Надо смотреть правде в глаза, Асандр.
Херсонес не сломить в открытой битве. Зачем спорить напрасно? Вспомни — многие пытались одолеть республику, но ничего у них не получилось.
Три четверти населения Херсонеса — я не считаю рабов — состоят из простых людей. Ремесленников. Пахарей. Рыбаков. Мелких купчишек. Они… не мыслят существование вне демократического строя. Народная власть обеспечивает их землей, хлебом, одеждой, личной свободой. Уступить власть тебе? Значит, лишиться всего: домов, земли, хлеба, личной свободы. Следовательно, устоять или сдаться дли херсонеситов — жить или умереть.
Будут рубиться как одержимые! А твои наемные отряды? Побегут после первой хорошей встряски. Скифы и маиты? Они не станут проливать кровь за тебя. Ненавистен
У скифов хорошая поговорка: «Прежде чем войти, подумай, как выйти». Прежде чем начать войну, надо поразмыслить — а что из этого получится, а?
Слышал, как Сатир осаждал Феодосию? Бился, бился, пока голову не сложил, а Феодосия так и осталась сама по себе. Только потом, уже при Левконе, покорилась Боспору. Но какой ценой досталась Левкону победа?
Война затянется. Потеряешь много людей. Истратишь уйму денег. Опять трясти народ? Возмутится. И вместо того, чтоб укрепить власть, ты совсем ее лишишься.
Кх, кх! Война — дело сложное. Малейшая, даже кратковременная неудача на войне — тяжкое, непоправимое поражение дома. Потерять в бою одного солдата — нажить десять смертельных врагов здесь: отца, мать, братьев, сестер, жену, детей, соседей убитого.
Политика… Я не разбираюсь в ней? Нет. Я кое-что смыслю в этой штуке. Достаточно для того, чтоб уберечь голову от желающих ее отрубить. Таких немало. Но голова моя пока цела все-таки. Значит, я не так уж глуп. Не веришь — поступай как хочешь.
Драконт отвернулся. Он был недоволен царем — глупым стариком, который очертя голову лезет в огонь и рискует опалить бороду.
Асандр расстроился. Да, Драконт прав. Необдуманный шаг грозит верной гибелью. В надежде на то, что может быть, а может и не быть, нельзя рисковать тем, что есть. Итак, выход, придуманный Асандром в приступе отчаяния, захлопнулся.
— Не верю? — воскликнул Асандр заискивающе. — Кому я поверю, сын мой, если не тебе? Я верю. Верю… но легче ли от этого? Нет мне счастья, пока я не сверну республике шею. Я буду желтеть, сохнуть, чахнуть от зависти и злобы, я умру из-за проклятого Херсонеса, чтоб ему провалиться! Нет, я должен — должен! — овладеть республикой, в открытой ли, тайной битве — все равно. Прошу совета, Драконт, сын мой, прошу совета! Неужели нет никакой возможности сломить Херсонес?
Асандр неожиданно всхлипнул и схватился за голову.
Драконт выдвинулся из темного угла на свет, бледный, как мертвец, страшный; он усмехался, точно Медуза на коринфской вазе.
— Почему нет? — прогнусавил он зловеще. — Есть такая возможность. Есть! Поправишь дела, избавишься от хилиарха. Только… кх, кх… только надо все обдумать. Хорошенько обдумать. Просишь совета? Могу дать, старик. Где не берет сила, отец, применяют хитрость!
Хитрость! Я видел силачей, которых невозможно было свалить с ног и железной дубиной. И что ж? Стоило чуть оцарапать их ржавой иглой, как они тут же откидывали ноги в сторону. Порой капля яда приносит гораздо больше пользы, чем стотысячное войско. Александра Македонского не могли одолеть десятки восточных царей, зато в три дня прикончила обыкновенная лихорадка. Понимаешь? Кх, кх! Я повторяю — хитрость!