Стрельба по бегущему оленю
Шрифт:
— Не люблю я плясать.
— Не любишь? Тогда мы будем просто беседовать. Я буду оделять тебя мудростью, а ты будешь согласно кивать головой, как ученый пони в цирке.
Конечно же, ломились в закрытую дверь толпы жаждущих. Конечно же, жгли Павла враждебными взорами, когда швейцар впускал их без очереди, даже ручку приложив к позеленевшему золоту своей нелепой фуражки.
Засуетился, не теряя, впрочем, достоинства, вальяжный метрдотель Наум Маркович. И столик вдруг обнаружился — как и хотелось, на двоих.
— Теперь, ты, надеюсь, понимаешь, за что именно я так
— Вы шутите, — серьезно сказал Витя.
— Известное дело, шучу. У меня сегодня такой день — день шуток и веселья до слез.
Витя деликатно промолчал.
В дымном гомоне ресторана, где всего было чересчур — и веселья, и жестов, и звуков — беда, одолевавшая Павла, скукожилась, стала казаться неправдоподобной.
— Я, Пал Николаевич, ел, мне ничего не надо, — поторопился предупредить Макеев.
— Такого ты не ел, уверяю тебя, — небрежно ответил Павел и подозвал метрдотеля.
— Уважаемый Наум Маркович, — сказал он. — У меня нынче событие, и мне хотелось бы вкусно, обильно и разнообразно отметить его. Сделайте одолжение, посоветуйте официанту, который будет нас обслуживать, составить заказ таким образом, чтобы и в самом деле было и вкусно, и разнообразно, и обильно. Вам не составит труда?
— Все будет сделано, Павел Николаевич, — с видом соучастника ответил Наум Маркович, и лицо его приобрело вдруг черты творческие.
— Маленькая тайна, — сказал Павел. — Вел я одно дело, к которому был пристегнут его сынишка. Неплохой паренек. Он был скорее свидетель, чем соучастник, но там все так складывалось, что его свободно могли, как говорится, упекчи. Я заработал на этом деле выговор за нарушение сроков следствия. Зато паренек благополучно служит сейчас в армии. А мы с тобой в силу этого будем иметь сейчас вкусную еду. Я обещал, что буду поучать тебя сегодня. Так вот, поучение первое: если чья-то виновность вызывает сомнение, хоть и наималейшее — разбейся, но докопайся до истины. Ты должен передавать дело чистое. Ты и так знаешь, разумеется. Но в том-то все и дело, что со временем, когда ты вдосталь наобщаешься со всякой швалью, в тебе начнет появляться некое равнодушие к мелочам. Картина в общих чертах ясна, скажешь ты себе, кроме того, есть суд, суд праведный, он разберется, ну и так далее. Это самое страшное, Виктор Гаврилович, и этого бойся больше, чем гнева начальства. Компренэ ву?
— Уи, же компран, — неожиданно ответил Макеев.
Павел засмеялся.
— Лучшее средство для этого, знаешь, какое? Ставь себя на место этих людей, и защищай себя, вставшего на это место так же заинтересованно, как они. Ну, если факты окажутся сильней, тогда… А вот и пища! — не закончил он свою мысль, увидев приближающегося к ним официанта.
Наум Маркович расстарался. И пикули были, и грибочки, запеченные в сметане, и лососина, и угорь, и графинчик, аж запотевший от возбуждения, и селедочка реликтовая — залом, и много чего еще, что повергло Витю Макеева в состояние, близкое к подавленному.
Когда пришел черед осетрины на вертеле, Витя догадался:
— Вы от нас уезжаете?
Лицо его стало несчастным.
— Уезжаю? — переспросил Павел. — Пожалуй, да. Ты правильно сформулировал: уезжаю. Переводят меня, видишь ли, принимая во внимание неописуемые мои заслуги, в другой департамент. Но — пока об этом никому не слова! Об этом даже начальство не знает. Кроме того, это будет не скоро, еще не скоро, — добавил он.
…Пришло
— Давай, Витенька, форсировать наши совхозные дела, — неожиданно для себя решил Павел. — Пора сдвинуть Химика с места, а?
— Копию конверта уже изготовили. Я видел. Даже перепутал, где настоящий, а где — нет.
— Пусть это письмо он получит завтра. Вызовем его на 28-е, скажем. Возьмешь в помощь Моторина, хороший парень. Пасите его день и ночь. Не думаю, что он хранит продукт дома. Когда определите, где у него тайник, постарайтесь пометить сырье. Завтра тебе дадут все, что нужно для этого, научат, что и как. На 28-е все будет, как следует быть: образцовое и показательное. Две бригады я у Мустафы выбью, и «токи-воки» будут, и прочие достижения научно-технического прогресса. Каким бы он ни был докой, он у нас, как миленький, будет ходить.
Макеев, поколебавшись, сказал вдруг:
— Вы знаете, Пал Николаевич… — и даже закраснелся от смущения. — Я вот полмесяца его наблюдаю… И никакой он, по-моему, не дока!
— Ну-ну, — заинтересовался Павел. — Чем ты это докажешь?
— В том-то и дело, что ничем. Несчастный он какой-то. Жена, вы знаете, у него больная, сам себе белье стирает, а стирать не умеет. Ей-Богу, даже иной раз подойти хочется и сказать: «Кто ж так стирает?»
Павел улыбнулся. А Витя заторопился вдруг:
— Я же понимаю, понимаю, Пал Николаич, что это за доводы! Но ведь вы сами говорили, что пренебрегать и этим не надо. Он как живет? Из дома в лабораторию, оттуда — в магазин, и сразу — домой. И все бегом, ножки полусогнутые, сам трухлявенький, воду из колонки несет, так в ведре — половина, а он два раза отдыхать останавливается. И денег у него особых, по-моему, не водится. Моя квартирная хозяйка полы у них моет по пятницам — так он ей за три недели уже должен. Хозяйка моя, баба добрая, русская. Ладно, говорит, он какие-то лекарства американские из Москвы выписывает — чуть ли не по тыще рублей флакон — я, говорит, не переломлюсь пол вымыть, только бы помогло, некрещеная, что ли?
Павел с теплым удивлением смотрел на разговорившегося Витю. Ему нравилось, как он говорит о человеке, который — и это было почти наверняка ясно — будет в скором времени квалифицироваться как преступник. Он, Макеев, человека в нем видел, вот что было самое отрадное для Павла.
— Да! — вдруг некстати вспомнил Витя. — Он ей обещал числа двадцать четвертого отдать деньги. А получка у них в совхозе в последний день месяца.
— Ага! — азартно воскликнул Павел, и сам уважительно подивился себе, воспрянувшему. — Здесь он зашевелится. Здесь вы его и постарайтесь засечь.
— А зачем метить, как вы говорили, сырье?
— Неужели не ясно? — огорчился Павел. — Химик — первое звено. А последнее — где-то в Москве. Там, кстати, очень усердно копают. Я когда был там, звонил Синяеву — вполне возможно, что они первые дотянут до нас ниточку. Ну, а наша задача — выяснить, какими путями сырье движется из совхоза в город, а из города — в Москву.
— Вы в Москву даже летали из-за этого? — спросил Макеев.
— Нет, это я по другим делам. Ковыряюсь я, понимаешь ли, в одном убийстве, — поморщился он. — Хожу и чувствую — вокруг да около. Такая игра есть: «холодно, горячо, тепло»… Так вот, «тепло» чувствую, а схватить никакие могу.