Стрелки Аустерлица
Шрифт:
Со стрелками на берегу болота мы разобрались быстро. Но, еще оставались те две вражеские засадные группы, которые попытались атаковать нас с флангов. Впрочем, они не учли, что нам гораздо ближе до берега болота, чем им до нас. Потому они только и успели, что добежать до того места, откуда мы побежали на штурм, когда мы, разделавшись уже с противником на склоне болотного берега, развернулись и приготовились их встретить достойно, перезаряжая ружья.
Позиция у нас теперь была значительно лучше. Да и численного преимущества у егерей не осталось. В обеих их атакующих группах, которые соединились на дороге посреди болота, навскидку, осталось человек тридцать. Оказавшись при лунном
К тому же, получалось, что мы отрезали егерям отступление к монастырю. Ведь наша позиция теперь находилась между монастырем и болотом. И я переживал, как бы в этих условиях не пропустить удар с тыла от монастыря. Но, в стороне древней монашеской обители, торчащей позади за нашими спинами за молодым невысоким лесочком, в который превратилось заброшенное монастырское кладбище, все было спокойно. Более того, со стороны монастыря прекратились и выстрелы, которые грохотали там, пока мы вели бой с егерями. И это могло означать одно из двух: либо наша кавалерия захватила монастырь, либо потерпела поражение.
Но, тут на дороге, которая шла от монастыря, огибая кладбище и выходя к болоту, показались силуэты всадников. Это оказались наши драгуны, которых вел вахмистр Кирилл Ширяев. Спешившись возле меня, он сразу доложил обстановку. И я закричал французам:
— Сдавайтесь в плен! Так приказал ваш полковник! Весь штаб вашего полка уже сдался, а ваш лагерь в монастыре разгромлен нашей кавалерией!
И вражеские егеря, услышав такое и увидев на нашей стороне подмогу из драгун, прибывшую именно со стороны французского бивака, начали складывать оружие. Погибать, когда командование уже сдалось, они не видели смысла. Наша победа была полной. И вскоре я уже въезжал на коне, которого уступил мне вахмистр Ширяев, в старинный монастырь.
С высоты седла при свете луны и костров, зажженных внутри и снаружи древней обители, я рассматривал сохранившиеся три монастырских стены, две мрачные башни по углам на фасадной стороне, въездную арку, лишенную ворот, остатки монастырской церквушки и еще каких-то сооружений в просторном дворе. Повсюду лежали трупы французов, бродили лошади, валялось оружие, а в воздухе пахло порохом, кровью, дымом от костров, лошадьми и дерьмом. Тем не менее, меня наполняла радость, что, несмотря на все трудности, нам удалось победить неприятеля, значительно превосходящего нас числом. Не даром Суворов говорил, что побеждать нужно не числом, а умением. И мы на этот раз сумели сделать именно так.
Конечно, сыграла роль внезапность нападения наших кавалеристов на вражеский лагерь с тыла. Как и то, что семеновцы не дали возможности французским егерям передового отряда прийти на помощь своему штабу, связав их боем. Впрочем, чего там скромничать? Заслуга в победе была, в первую очередь, офицеров, спланировавших операцию. Дорохов предложил дерзкий план ночной атаки неприятеля с неожиданной стороны, а я поддержал его предложение, организовав удар пехотной полуроты с противоположного направления.
Завидев меня, поручик сразу поехал навстречу, доложив о своей победе. Не получив ни единой царапины в бою, Федор выглядел очень довольным и все еще не слезал с седла, объезжая захваченный монастырь на своем Гарсоне и всюду давая указания по праву командира-победителя. Нашим воинам он сразу же поручил конвоировать пленных французов. И теперь под вооруженным конвоем пленные французские
Федор Дорохов сообщил мне, что наши кавалеристы, напав на вражеский бивак, поубивали, застав врасплох, почти полсотни французов. Еще почти три десятка французских егерей были ранены. Их вместе с другими пленными, с офицерами, которые, конечно, не участвовали в уборке трупов, наши загнали в монастырские башни с провалившимися перекрытиями, устроив внутри них костры, чтобы пленники не замерзли. Обе башни по распоряжению поручика хорошо охранялись, так что угроза, что пленные сбегут, практически отсутствовала.
Меня удивило, что среди всего этого разгрома, учиненного нами французскому полку, между костров совершенно свободно разгуливает полноватый и лысоватый французский полковник. Впрочем, этот человек выглядел растерянным и не опасным. К тому же, его повсюду сопровождали двое наших конвойных с ружьями. Оказалось, что Дорохов проявил великодушие, оставив командира вражеского полка на свободе, лишь разоружив и приставив к нему охрану.
— Полюбуйтесь, ротмистр, это полковник Анри Верьен, командир полка конных егерей, который мы только что разгромили, захватив старших офицеров и даже их полковой штандарт, — с гордостью похвастался Дорохов своим трофеем, указывая на обгорелое знамя французского полка с древком, увенчанным бронзовым имперским орлом, спасенное из огня, поглотившего французскую штабную палатку, которое держал в руках один из наших часовых.
Похоже, француз не находил себе места от позора, постигшего его, как командующего. Он то прикладывал пенсне к своим близоруким глазам, то снимал. Свою большую черную полковничью шляпу с углами он в суматохе оставил в горящей штабной палатке, и его непокрытая лоснящаяся лысина блестела в свете костров. Промакивая платком испарину, выступающую на лбу, несмотря на мороз, французский офицер смотрел на нас с видом затравленного зверя.
— Я вам обещаю, поручик, что, как только вернусь в штаб Кутузова, сразу же напишу представление на повышение вашего звания и на орден для вас. Вы это заслужили, — сказал я вполне искренне, считая, что Федор честно заработал своим геройством поощрение и продвижение по службе.
В это время наши бойцы, не занятые в конвоировании пленных и сборе трофеев, разбивали лагерь в монастыре. Хоть он и был полуразрушенным, но все-таки три уцелевших высоких стены вполне неплохо защищали от ветра. Все русские солдаты, даже раненые, находились в приподнятом настроении, поскольку, во-первых, они победили, а во-вторых, они понимали, что теперь до городка Здешов, куда направляется отряд, осталось добираться совсем немного. Не более одного дневного перехода.
Хотя никто не доводил до сведения рядовых маршрут нашего движения, но моравские добровольцы почти сразу узнали цель похода от виконта Леопольда. И они, конечно, разболтали нашим солдатам. Языкового барьера почти не существовало, поскольку и некоторые семеновцы, и некоторые моравы вполне сносно изъяснялись по-французски, который давно уже, задолго до 1805 года, стал языком международного общения. И теперь солдаты надеялись, что там, в городке, офицеры, быть может, дадут увольнительную хоть на полдня, чтобы после тяжелого похода пройтись по кабакам и поиметь женщин.