Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари
Шрифт:
И далее: «Вот этот-то человек как раз к Ней явился тогда, когда для Нее была необходима его ученая помощь — и они сразу поняли друг друга. Их духовное родство, Wahlverwandschaft, было как нельзя более кстати; он систематически развивал Ее идеальное стремленье к изящному и помогал Ей своим опытным критическим взглядом. Не менее того, в последние годы Ее жизни он почти один был в состоянии разгонять скуку Квартовского добровольного затворничества. Целые дни они вместе спорили и обсуждали разные ученые вопросы, занимаясь постоянно рукоделием. Она в то же время с удовольствием развлекалась и его легким чтением. Начиная с более трудного разбора Шекспира, Гете, Voltarie или J.J. Rousseau и разных исторических хроник и мемуаров — он читал Ей всегда любезных Heyse, Spielhagen, Marlitt, Auerbach ect. Отрадно было видеть этого достойного старца, когда в необходимых местах чтения он давал, не стесняясь Ее просвещенным присутствием, свободу своим чувствам: то вдруг он вскакивал и кричал старчески-грозным голосом или увлекательно хохотал.
Или же когда декламировал признание в молодой любви — забавно в тоже время вертя взад и вперед свою шелковую скуфью
132
ГАРФ. Ф. 728. On. 1. Д. 2481. Л. 20 об.-23 об.
Камердинер перечисляет замечательные «собрания акварелей, миньятюр, майолик, мозаик, бронз, гобеленов, гравюр, табакерок, Севрск., Саксонск., Венек, и Императорский Русский фарфоры — вазы, чаши, урны, саркофаги и столы (по 40 000 р.) из Сибирск. или Уральского порфира, орлеца, нефрита, из разноцветной яшмы, lapis — Lazulis или малахита?! и еще та громада причудливого фарфора Китая, Японии, Голландии — где теперь эта чудная, драгоценная библиотека?! Люстры, часы, картины, мраморы, драгоценные мебли в трех дворцах, бриллианты, изумруды, жемчуг, рубины, золото и серебро на пять миллионов рублей с… > Ни у кого подобного ничего не было!!! Это все в полном виде могла только иметь лишь одна только любимейшая гордая дочь гордого Царя!» [133] Вааген в своей знаменитой книге указал всего несколько произведений из собрания великой княгини: Перуджино, Сурбарана, ван Дейка и Греза. Немецкий историк также упомянул Сергиевку, где видел картины Рейсдаля, Дольчи и Гюйсманса.
133
Там же. Л. 11–12.
На выставку художественных предметов из частных коллекций 1861 года, организованную новоявленным родственником графом П.С. Строгоновым, великая княгиня Мария Николаевна послала произведения Рафаэля («Пробуждение Христа младенца»), Ф. Франчиа, Л. де Моралеса, Ж.-Б. Греза (три картины). Ей также принадлежало одно из полотен К.П. Брюллова, а также картины современных западных художников Ф. фон Каульбаха, X. Лейса, Э. Галле, А. Калама.
Как показал каталог этой же выставки, граф Григорий Александрович имел собственное собрание, в которое, в частности, входило полотно Риделя «Девушка, смотрящая из окошка». Два других произведения приписывались кисти ван Мюйдена («Посещение сельского пастора» и «Мать, приготовляющаяся мыть ребенка»). В собственности графа находилась также скульптура А. Россетти «Стыдливый амур».
В 1870-е годы Мариинский дворец стал местом хранения замечательных собраний ОПХ.
Сочинение А.Е. Степанова дополняет рассуждение о том влиянии, которое оказывала супруга Строгонова на придворное общество: «Светские дамы перенимали нарасхват Ее гениальный вкус и, конечно, не успевая в этом, — более или менее удачно подражали оригиналу элегантности, ни одна из них не умела одеваться, как Она, так своеобразно и мало заимствовано… Как умела она придавать значение даже незначительному предмету, живописно умея его поставить в привлекательном свете. Ее дворцовые комнаты служили для всех образцом классического вкуса и легкости стиля: всякая мебель или вещь были поставлены относительно к другим как нельзя более лучше; художественная расстановка везде гармонировала в своих цветах, характере или узорах; по целым часам и иногда и несколько дней видоизменяя обстановку, Она наконец достигала того идеала совершенства или того ей необходимого n'es plus ultra в отделке и как художник оставалась довольна своим удачным созданием… Как и все красивое, она также любила и цветы и, будто жалея даже срезанные цветы, всегда приказывала развязывать букеты, — туго и уродливо сжатые ради формы или симметрии… — Весной и летом Ее царственные покои постоянно благоухали ландышами или полевыми васильками (Ее любимый цвет, расставленными везде и повсюду, и окрестные поселяны, зная Ее страсть к этим цветам, снабжали более чем было надобно Ее комнаты; скромные незабудки и душистые фиалки пользовались также ее расположением. Но как Она гордилась розами своего сада в Quatro и которые действительно поражали эстетическое воображение своим громадным количеством или разновидностью. Первейший Италианский король „il re Galante Uomo“ во время своих ежегодных визитов всякий раз был обязан дожидаться свидания настолько лишнего времени, насколько Ей требовалось отыскать в саду пышную палевую розу и, приколов ее к поясу черного бархатного платья, лишь только тогда Она грациозно выходила на встречу рыцарственному своему гостю-королю и окончательно уже очаровывала любезностью и умом этого странного потомка Савойского дома…» [134]
134
ГАРФ. Ф. 728. On. 1. Д. 2481. Л. 9 об.-10.
В
Смертью А.Н. Оленина в 1843 году закончился тот период в истории Императорской Академии художеств, когда ее возглавляли более или менее высокопоставленные частные лица, стремившиеся стать меценатами. С той поры заведение возглавляли члены императорской семьи: вначале, в течение 10 лет — зять Николая I, затем на протяжении четверти столетия — его вдова и дочь монарха великая княгиня Мария Николаевна. Если о браке с придворным не могло быть и речи, то отдать бразды правления важным учреждением император все же решился. Состояние искусств определяло тогда нравственный облик общества. Строгоновы, в известной мере, рассматривали наступившую эпоху как возвращение собственного влияния на саму Академию, и на тесно связанное с ней Общество поощрения художеств.
Желая скрыть от назойливых историографов ее мезальянс, великая княгиня Мария Николаевна была вынуждена большое количество времени проводить за границей — на вилле Кварто, где ее частная жизнь принадлежала лишь ей.
Глава 13
Дом для ОПХ
На рубеже 1860-1870-х годов после выстрела Дмитрия Каракозова в императора Александра II, оказавшего сильное впечатление на все российское общество, а также на почве мучительной бездетности, которой не помогали приношения Богу, граф Павел Сергеевич изменился. Он прекратил коллекционирование, сблизился с религиозным писателем А.Н. Муравьевым. Привечал он и К.П. Победоносцева, протеже и постоянного посетителя своего батюшки. Большое внимание стал уделять он богословским вопросам и благотворительности, что, безусловно, поощрялась отцом, так граф Павел Сергеевич находился среди основателей созданного в 1869 году в Петербурге Сергиевского православного братства.
От него и супруги ежегодно поступали членские взносы, а также единовременные денежные пожертвования для приюта малолетних мальчиков. Всего за 1869–1894 годы Строгоновы потратили на братство 30 000 рублей. [135] Павел Сергеевич также жертвовал средства Тамбовскому женскому епархиальному училищу, почетным блюстителем которого по хозяйственной части его утвердили в 1881 году. К 1904 году граф перечислил этой организации более 100 000 рублей, и в 1890 году за вклад в благотворительность был награжден орденом Св. Станислава I степени. [136]
135
Муравьева Е.Н. Строгановы — благотворители // Герценовские чтения 1999. Актуальные проблемы социальных наук / Отв. ред. В.Ю. Сморгунова. СПб., 1999. С. 44–46.
136
Муравьева Е.Н. Благотворительность П.С. Строганова (По материалам тамбовской периодической печати) // Герценовские чтения 2000. Актуальные проблемы социальных наук: Сб. научных статей / Отв. ред. В.Ю. Сморгунова. СПб., 2000. С. 43–45.
Кстати, Павел Сергеевич располагал в Тамбове владением примерно пятнадцать на пятнадцать саженей на Христорождественской, 6 (название по близлежащему храму), в «трех минутах ходьбы» от угла Базарной и Дворянской улиц (последняя — главная в городе). Одноэтажный в три окна деревянный на каменном подвале дом имел шесть комнат. Одна половина их принадлежала графу, другая — управляющему. Во дворе к зданию примыкал флигель в две комнаты, предназначенный для дворника. Имелись также конюшни. Таким образом, думается, есть основания полагать, что во второй половине жизни граф П.С. Строгонов эволюционировал в сторону приоритетов, исповедуемых Сергеем Григорьевичем. Его петербургский дом начал меняться.
Складень-ковчег для части животворящего древа, устроенного графом П.С. Строгоновым его супругой Анной Дмитриевной 23 марта 1863 года и пожертвованный ими в Троице-Сергиеву лавру Устройство ковчега можно связать с бездетностью пары, вклад — с захоронением ее на кладбище лавры в 1907–1911 годах. [137]
Складень-ковчег
В 1878 году графиня Анна Дмитриевна Строгонова, не имея возможности из-за болезни посещать приходскую церковь, получила разрешение императора Александра II на создание домового храма Спаса Нерукотворного образа. Оформленный по проекту архитектора Максимилиана Месмахера, он расположился на месте прежнего разрыва между основным зданием и лицевым флигелем здания и был освящен в 1884 году. П.В. Родзянко вспоминал: «В отличие от английских детей того времени, часами просиживавших на унылых проповедях, мы ждали воскресных походов в церковь. Византийское великолепие русских храмов и восхитительное церковное пение были источником сильных впечатлений, даруемых религией; превыше всего Бог ассоциировался с силой, красотой и гармонией. Западные рождественские мистерии в сравнении с этим казались излишне помпезными.
137
Уварова Ю.Н. Драгоценный складень XIX в. П.С. Строганова // Материалы Всероссийской научно-практической конференции («Строгановские чтения» — III). Усолье, Соликамск, 2009. С. 76–82.