Строители
Шрифт:
— Что будем делать? — строго спросила соседка Жанна.
— Пойду с ним, покажу… (По причинам, изложенным выше, я не мог сказать «часовому мастеру».)
— А мы как?
— Будильник болен, Жанна. Разве можно быть такой бессердечной. Вот подлечим…
— Это вы на таком узком диване спите? — вдруг спросила соседка Жанна, пристально посмотрев на меня.
— А-а… что вы?.. Ну да. Он раскладывается…
Часовой мастер напоминал этакого бодрячка врача.
— Ну-с, что там у нас? — ворковал мастер-врач. — Сейчас разберем-соберем, и все будет в порядке. —
Но сколько он ни бился, мой будильник молчал, даже перестал лопотать, только печально шевелил стрелками-усами.
— Странно-странно, — недоумевал мастер. Он снова разобрал будильник, осмотрел каждое колесико, пружинку. — Где-вы его достали, уважаемый?
— Подарили.
— Очень интересный экземпляр… Да-да… Ага, вот сейчас. — Несколько минут мастер энергично теребил внутренности будильника. Потом смущенно посмотрел на меня. — Придется оставить… на две недели.
— Две недели?! — Я даже представить себе не мог, как буду без моего будильника.
— Ничего не поделаешь!
Дома ко мне зашел муж Жанны.
— Ну и как? — спросил он, с любопытством глядя на меня.
— Что — как? — осторожно уточнил я. — Если вас интересует будильник, вылечим через две недели.
Муж Жанны рассмеялся, остановился посредине комнаты.
— Вам звонил какой-то Гнат. Он очень волновался. У вас никто не отвечал. Просил передать, что сегодня вечером у него что-то важное. — Муж Жанны наморщил лоб. — Кажется, соревнование… Нет, что-то другое…
— Гнат? — Тут я вспомнил, что именно сегодня у Гната торжество (как это я мог забыть!). — Спасибо, мне нужно бежать.
— А широкий у вас диван, — не очень последовательно сказал муж Жанны.
— Он складывается, — пояснил я.
К Гнату я попал только к девяти. Открыл дверь сам хозяин. Сначала он притворился очень обиженным, но не выдержал, обнял меня и потащил в комнату.
— Я сейчас, Гнат, одну минуту, отдышусь. Кто у вас?
Но Гнат уже открыл дверь и втолкнул меня в грохочущую комнату, переполненную людьми, папиросным дымом и звуками радиолы.
— Внимание! — закричал Гнат. — Внимание! Пришел… — он сделал паузу, — наш инженер. Я говорил, что он придет.
Радиолу выключили. В комнате на секунду стало тихо. Тут были все, кого я любил, с кем делил последние два года трудную жизнь на стройке. Меня потащили к длинному столу.
— Штрафную, Виктор Константинович, — весело закричал бригадир Корольков. — Штрафную за опоздание. — Он налил большую стопку. — Ждем!
— И не подумаю, — сказал я. — Прежде всего хочу увидеть виновника торжества, из-за которого уже два месяца мне нет покоя. Где он?
— Да ты что, Виктор. Гнат же рядом с тобой. Ну давай. — Начальник СУ Беленький протянул свою рюмку.
— Вот он, виновник, — великий психолог Владик показал на середину стола.
Тут на блюде с золотой каймой лежала маленькая книжица…
— Пока не прочту, разговора быть не может. — Я взял в руки диплом
— Оценки можно не читать, — скромно заявил Гнат, когда я начал перечислять дисциплины, изученные Гнатом. — Понимаешь, инженер, в нашем техникуме выше троек не ставят.
— Ладно, Гнат! — Я оглянулся: — Где тут стул? После такого диплома меня ноги не держат.
— Э, инженер, отстал ты от жизни! — Гнат очень обрадовался. — Стол-то накрыт — а-ля фуршет.
— «А-ля фуршет»?! Что это значит, Гнат?
Но больше разговаривать мне не дали. Я должен был выпить штрафную за опоздание, за то, что я ушел из треста, за то, что я не появляюсь в тресте, и просто выпить. Так уж принято.
Я смог немного оглядеться только тогда, когда выпил все штрафные. В большой комнате компания разбилась на три группы: первая — помоложе — во главе с Владиком выжимала из магнитофона какие-то булькающие звуки, Владик и Нина, стоя друг против друга, сильно размахивая руками, неправдоподобно изгибались. У старенького телевизора марки КВН, с большой линзой, в креслах сидели, подремывая, несколько пожилых прорабов — вторая группа, а остальные стояли у стола. Анатолия и Вики не было.
— Она на балконе, — Владик подошел ко мне. — Ладно вам, Виктор Константинович, не пробуйте удивляться моей проницательности. Это эле… элем… элементарно. — Великий психолог тоже уже подвыпил. — И Анатолий, конечно, там.
Но выйти на балкон мне не дал Гнат.
— Стоп, инженер! — закричал он. — Сначала тост.
— Но, Гнат, — взмолился я, — ведь уже было столько тостов.
— Одного не было… Минуточку внимания. — Гнат вытащил из салатницы ложку и постучал по бутылкам. — Внимание! Я предлагаю тост за нашего инженера. Пусть он сбежал от нас на другую стройку, пусть никого брать с собой не хочет, видно, надоели мы ему, пусть… — Гнат остановился — видно, третье «пусть» он сказал случайно и не знал, как закончить.
— Надоел ты, Гнат, с твоим «инженером»… Ну ладно, давай. — Беленький поднял рюмку.
— Пусть… — не сдавался Гнат, — забывает нас. Все равно он наш инженер. За инженера!
Я понял, что сейчас мне уже не отвертеться от выступления. Ну что ж, пожалуйста, я готов. Это для меня совсем не трудно. Скажу, что люблю их, никогда не забуду, не приглашал к себе, потому что весь мой штат — это секретарша Елена Ивановна, а не хожу в трест и на стройки, чтобы не расстраиваться. Я готов сказать, пожалуйста. Взял у Гната салатную ложку, тоже постучал по бутылке и начал говорить.
Вдруг магнитофон тихо-тихо запел: «С чего начинается родина? С картинки в твоем букваре…»
Я остановился. Мне вдруг стало печально… жалко себя.
— Давай, Виктор, давай! — закричал Беленький. — А потом я скажу. Все расскажу, как ты меня воспитывал. Начистую, пусть все знают.
«С чего начинается родина…» — пел магнитофон.
Я не мог больше говорить. Сейчас я должен рассказать о своей новой работе. Эта песня, гордая и печальная, требовала искренности, правды. А что я им мог сказать: как подвел меня, лучисто улыбаясь, Ким; о Быкове, что ли, я мог рассказать? И вдруг я понял, как тягостно и неприятно мне на новой стройке одному, без коллектива.