Строители
Шрифт:
Я посмотрел на часы. Время тянулось мучительно медленно. Директор института приходит, наверное, в девять часов… А может быть, раньше. Позвонить сейчас, что ли? Рано.
Прошел Быков, почему-то без кепочки (наверное, спешил, забыл дома). Издалека хмуро поздоровался и тоже спустился вниз. Конечно, он остановился в центре котлована, а как же иначе! Подойти к месту установки опалубки, разве это можно? Сначала Ким не заметил его, но вот что-то докладывает. Ну и компания! Я медленно пошел к конторе. Уже у двери догнал меня бригадир Роликов.
— Можно,
— Слушаю.
Он, приветливо улыбаясь, протянул мне картонную трубку. Я машинально взял ее:
— Ну?
— Отходы швейного производства, — пояснил Роликов, все так же улыбаясь. — На ней нитки были намотаны.
— Ну?
— Я вот предлагаю вставить их вместо металлических трубок, чтобы пропускать болты, которые стягивают опалубку.
Я повертел трубку в руках. («Вот черт, вечно ко мне со всякой ерундой обращаются».)
— Можно, наверное, ставить, если бетон не сомнет, но с этим обращайтесь к Быкову.
— Он сказал, что не сможет с фабрикой договориться… Просил, чтобы я поговорил с вами. — Роликов обратился ко мне вежливо, но вместе с тем настойчиво, как всегда разговаривают с начальством бригадиры, знающие себе цену.
— Нет, это к Быкову.
В конторе по записке, которую дал мне Анатолий, я набрал номер телефона директора института.
Спокойный, чуть глуховатый голос ответил:
— Рыбаков слушает.
Я изложил свою просьбу.
— Причина? — коротко спросил он.
— Особой причины нет. Это просто просьба моя и вашей сотрудницы. Очень прошу.
Он помолчал.
Хотел ли я, чтобы он мне отказал? Умом — да! Со всей холодной безжалостностью, с какой в иные минуты относятся к себе люди, я говорил себе, что это конец. Уже одно то, что Вика обратилась ко мне через Анатолия… Да, это конец! А сердцем… Чепуха все это! Придумали дикое деление на ум и сердце, как будто человек состоит из отдельных частей… И все же подсознательно, на фоне всей этой темно-тягостной ночи, теплилась какая-то светлая точка, совсем далеко. Что она означала, я не знал. Может, быть.
Директор тихо произнес:
— Жалко, конечно… но ничего не поделаешь. Хорошо.
«Ну вот… — я машинально разгладил бумажку. Внизу четким круглым почерком, каким обычно пишет Анатолий, стоял еще один телефон. — Что еще я должен был сделать? — мысленно обратился я к Анатолию. — А, понятно! Только спокойно, да?.. Конечно».
Я набрал номер.
— Смирнов слушает, — раздался в трубке его голос.
— Анатолий Александрович, только что я говорил с директором института. Все в порядке. Успокойте Вику, она работать на моей стройке не будет.
— Я хотел… — запинаясь, начал он.
— Что вы еще хотели?
— Я хотел вам…
Я подождал секунды две, кажется, не больше.
— Извините, Анатолий Александрович, у меня тут дел на стройке миллион. Когда сформулируете свою мысль, позвоните мне. Хорошо?
Он молчал.
Быстро разворачивался
«Что же они сейчас закладывают для пропуска болтов? — подумал я. — А интересное предложение с этими картонными трубками. Хитро! Сколько же тут экономится труб?.. Периметр — сто метров, плюс сто, плюс два по восемьдесят… итого триста шестьдесят, да внутри восемьдесят… Нет, так в уме не посчитаешь. — Я вынул блокнот… Получалось три с половиной километра. — Ого!.. Три с половиной километра труб — так себе, ни за что!»
Быков стоял посередине котлована. Выбрал себе новую позицию… А почему он все-таки не мог договориться, ведь фабрика вывозит их на свалку? Лень, наверное, сдвинуться с места.
Я подошел к краю котлована. Бригадир Роликов работал внутри опалубки. Вдруг я вздрогнул… он ставил те самые картонные трубки — отходы фабрики.
— Быков! — закричал я. — А ну-ка поднимитесь сюда!
Он удивленно посмотрел на меня.
— Быстро! — приказал я. — Слышите?
Он еще постоял немного, потом тяжело начал подниматься вверх по откосу.
— Чего вам? — Он все так же удивленно смотрел на меня.
— Какого черта вы прислали ко мне бригадира с просьбой помочь, когда трубки уже на стройке?
Он помолчал, взялся руками за подтяжки.
— Я спрашиваю вас, — кричал я изо всех сил, — что это за штуки? И перестаньте хлопать вашими подтяжками, опротивели мне они!
Он усмехнулся, опустил руки.
— …Внимание проявляете, — злобно, но уже тише сказал я. — Наплевать мне на такое внимание… Жалеете?! Мне не нужна ваша жалость… Вон лучше смотрите… Смотрите, я говорю! Так стяжку сделали — вся полопалась, изоляцию порвет.
Он все усмехался.
Мне была противна эта усмешка, его толстые губы и вообще весь он, в тридцать пять лет уже округленный, обрюзгший, с животиком.
— Чего молчите? — шипел я.
— А ничего, Виктор Константинович, у вас получается. — Он рассмеялся немного смущенно, на миг в лице его проглянул Быков-маленький, мальчишка.
— Что получается? Все загадками говорите.
— Последние дни вы все молчали. Измором брали нас… Я говорю «получается» — кричать умеете. Знаете, это хорошо. Очень не люблю вежливых хлюпиков. Пакостят они. А когда человек кричит… Вы и выругаться можете?
— Идите вы знаете куда!
— Вот-вот, хорошо. А теперь поезжайте-ка вы домой. Выспитесь, побрейтесь. А? — Это еще говорил, улыбаясь, Быков-маленький, а Быков-взрослый помолчал и мрачно добавил: