Строители
Шрифт:
Я опешил, не зная, что ответить. Гнат усмехнулся и, уходя, приветственно поднял руку:
— Адью, инженер.
Но что это с ним случилось сегодня?
— Видишь, инженер, вкалываю. А почему? Думаешь, твоя беседа повлияла? Как бы не так. Николай Семенович нарядик аккордный выписал. Вчера десятку заработал, — он похлопал меня по плечу. — Соображаешь, инженер, невыгодно прохлаждаться… Чего молчишь? Опять недоволен?
Я думал: сколько было разговоров о простоях компрессора, сколько увещеваний — и все впустую. А вот сейчас
— Нет, Гнат, я доволен, я рад за тебя.
Только миг его лицо отразило растерянность. Он нагнулся к молотку и включил его. Молоток затарахтел, подпрыгивая от нетерпения.
Пройдет много времени, будут и разочарования, пока портрет Гната, лучшего ударника, вывесят на Доске почета района, но это утро было началом и крепко запомнилось мне.
— Эх, инженер, — закричал он, — как бы мне так ходить, как ты, и благодарить ишаков… а? — Он легко поднял одной рукой отбойный молоток. — А скажи, при коммунизме тоже будет эта трясучка? Ух, всю душу вытрясла!
— Ладно, чего зря болтаешь, — вдруг строго сказал Соков.
Это было странно, но больше всего меня удивило поведение Гната. На другого прораба посыпался бы град слов-ударов, а тут Гнат вытянулся, шутливо приложил руку к голове:
— Есть, Николай Семенович! — Потом опять покровительственно обратился ко мне: — Адью, инженер, приятно с тобой поговорить, да, видишь, нет времени.
Он подмигнул своему напарнику, черноволосому крепышу, который даже рот открыл от восхищения, наблюдая, как Гнат ведет дипломатические переговоры с начальством.
Еще через полчаса я установил, что аккордные наряды были у всех рабочих: у бригады Степана Гуреева, у звена арматурщиков, у отдельных рабочих.
Когда я уже собрался уходить, ко мне подошел плотник Фадеев, худой высокий старик. Время уже побелило его волосы и клинообразную бородку, но Фадеев назло ему упорно не шел на пенсию.
— Виктор Константинович, — сказал он хмуро, протягивая мне наряды, — зачем прораб сует мне эти бумажки? Всю жизнь работал, а в конце месяца выводили зарплату. Чего хочет от меня Николай Семенович? Не пойму.
— Это так нужно? — повернулся я к Сокову.
— Да, если аккордный наряд хорош, то он хорош для всех и для Николая Пантелеймоновича…
— Ну смотри, Николай Семенович, — хмурое лицо Фадеева вдруг разгладилось. — Беру твои наряды, но смотри… — Он вдруг тонко рассмеялся. — Разорю.
Так у нас партийным секретарем Луганкиным и прорабом Соковым был открыт первый закон: «Внедряя систему, не делай исключений».
Вполне возможно, что где-то этот закон уже давно известен, или, наоборот, в каком-то научном труде он полностью отрицается. Мы не претендуем на первооткрытие и не навязываем его другим, мы открыли этот закон для себя.
На очередной оперативке я коротко рассказал об опыте Сокова и потребовал (это слово я, кажется, употребляю впервые), чтобы все прорабы приняли к исполнению соковский закон.
— А
— Срок три дня, — твердо сказал я.
Большинство промолчало: мол, начальство придумает и забудет. Только Кочергин, пряча усмешку в узких щелках глаз, прикидываясь простачком, почтительно спросил:
— Понимаю, Виктор Константинович, для нашего управления и для рабочих польза от аккорда ясна. А скажите, какая мне, прорабу Кочергину, будет от этого польза? Что-то не пойму.
Все рассмеялись, нигде на совещаниях не принято задавать такие вопросы. Позже я вспомнил замечание Кочергина. В самом деле, какая польза от этого прорабу?
Целых три дня я благодушествовал и был с собой чуть ли не на «вы». Мне казалось, что дальше все пойдет как по маслу. Однако, проехав на четвертый день по площадкам, я убедился, что никто и не думал следовать примеру Сокова.
Я обозлился и долго отчитывал прораба Кочергина. Сначала он улыбнулся в ответ на мои наскоки, но потом тоже рассердился, отбросил напускную почтительность и резко сказал:
— Ладно, вы хотите, чтобы я всех рабочих перевел на аккордно-премиальную оплату? Переведу. Только вот что: за фонд зарплаты не отвечаю.
— А при чем тут фонд зарплаты? — озадаченно спросил я.
Кочергин вынул из кармана пиджака пачку папирос.
— Курите?.. Ах, нет, — он не спеша закурил, спокойно оглядел меня. — Вот сейчас вы перевели ко мне много людей, а я выполняю только подготовительные работы. Вы это знаете. Заработки будут большие, а стоимость выполненных работ малая. Ясно? Ведь фонд зарплаты вы планируете мне в процентах к выполнению.
Я молчал.
— Вот видите, — сказал он. — Сразу пасуете. Выходит, грош цена этому соковскому закону.
Деваться мне было некуда.
— Хорошо, за фонд зарплаты вы не отвечаете, но смотрите, все наряды проверю лично.
Он усмехнулся:
— Это ясно.
Когда мы прощались, он задержал мою руку и многозначительно сказал:
— Придется за нарядами сидеть вечером… А мой сосед Викторов, прораб из другого СУ, вон, видите, его дом, будет уходить вовремя. Зарплата у нас одинаковая.
Я опустил глаза, а он снисходительно улыбнулся. Мы оба хорошо знали, что, хотя я носил звание «главного» и мне ежегодно доверяли пять миллионов рублей, я ни одного рубля не мог истратить на поощрение служащих, что бы от этого ни зависело.
Скрепя сердце прорабы взялись за бумагу. Многострадальное это слово «бумага», сколько ему, бедному, пришлось испытать насмешек. Поколения фельетонистов оттачивали свои перья, «выводя на чистую воду» всяких бумажных руководителей.
Но пора поднять голос в защиту бумаги умной и деловой. Наряды, подробная заявка на материалы, график, план — все эти бумаги очень нужны.