Строители
Шрифт:
— Да я не об этом! Все ли у вас есть?
— Все, все…
Тогда я, глядя на таблицу, говорю невинно:
— Ну что ж, хорошо, если все есть. А нарядик номер двадцать семь арматурщика Волкова вчера закончился.
— Да не может быть, — кричит в трубку Анатолий. — Подождите… — Несколько минут молчания; наверное, он роется в папке нарядов. Потом слышу его озадаченный голос: — Да, правильно, а откуда вы знаете?
Некоторое время прорабы удивлялись, пытались спорить, что-то доказывать, но, увидев таблицу, изобретенную Ниной, сдались,
Как ни странно, и законы открыты и система «дожата», а работать стало труднее. Наряды выписывались и раньше, но они почти ничего не значили. Существовал молчаливый секретный договор прораба с бригадиром. Стороны обязывались: бригадир — не шуметь, когда случались простои из-за отсутствия деталей, из-за плохой подготовки работы, а главное — из-за того, что прораб не хотел думать; прораб — в конце месяца выписывать дополнительные фиктивные наряды, которые, несмотря на простои, выравнивали зарплату до какого-то приемлемого уровня.
Сейчас аккордный наряд брался на учет по Нининой таблице, и в конце месяца уже ничего нельзя было «дописать». Таким образом, все «секретные договоры» аннулировались. Исчезла раковая опухоль различных приписок, восстановились нормальные отношения деловитой требовательности сверху вниз и снизу вверх.
Ох и досталось всем в конторе от этого «снизу вверх»!
— Что вы сделали с прорабами и бригадирами, Виктор Константинович? — кричал снабженец Митрошин. — Перебесились они, что ли? Раньше случись задержка с бетоном или деталью — молчат, ожидают. А сейчас сумасшедший дом!
Я все выслушивал молча. Это великое дело — дать человеку выговориться. Когда снабженец замолкал, я спокойно отвечал:
— Никита Авдеевич, я скажу прорабам и бригадирам, чтобы они кричали потише.
Митрошин, подымаясь с кресла, еще прятал улыбку, но на середине — комнаты не выдержал и, громко смеясь, воскликнул:
— Потише кричали… а, чтоб вас!
Он был, в сущности, милейший человек, наш грозный снабженец.
Вертушкой кружились дни: трудные понедельники, когда обязательно что-нибудь не ладилось; безличные вторники; длинные, с оперативными совещаниями, среды; четверги, пятницы и, наконец, милые субботы, когда впереди маячит заманчивое воскресенье. Несколько поворотов — и вот уже второе число нового месяца — «судный день» главного инженера.
Второго числа — никаких эмоций — все занимаются арифметикой; прорабы на листках бумаги множат количество выполненных конструкций на расценки, а если эти листки освящены подписью заказчика, они называются «процентовками».
Чернов, наш главный маг, постучит костяшками счетов, и вот уже на листках — «выполнение плана». Затем маг шесть раз покрутит ручку арифмометра в одну сторону, два — в обратную, и получает новое качество: «фонд заработной платы». Не дай бог, чтобы фактическая зарплата была больше
Вечером второго числа я не вызывал к себе никого, но все собрались. Все было почти так же, как это описывалось в начале записок. У стены сидели прорабы, бригадиры, в углу — Луганкин, у столика — Митрошин, на клеенчатом диване — медлительный механик, все еще корпел над расчетами Чернов. Вот только у окна, рядом с Ниной, появился трестовский нормировщик Ротонов.
— Ну, хватит вам колдовать, Чернов, — нетерпеливо тормошит начальника производственного отдела прораб Анатолий. — Что там у вас получилось?
Чернов что-то дописал и поднялся.
— План — сто двенадцать… — громко произносит он.
— А всё кричат! — с размаху хлопает книжкой по столу Митрошин. — Материалов им мало… — И гневно смотрит на своих извечных противников — прорабов.
— …Производительность труда сто тридцать девять процентов, зарплата выросла на двадцать процентов.
— Здорово!
— Убытков нет, есть прибыль. Сколько, пока не знаю. — Тут Чернов делает паузу и, сбившись с официального тона, тихо произносит: — Перерасход фонда зарплаты, товарищи, восемнадцать процентов.
Верно говорят, что в беде полнее всего открывается человек.
— Я же предупреждал вас, Виктор Константинович, — громко говорит Кочергин.
— Да, вы предупреждали.
— Не… не понимаю, у меня перерасхода нет, — тихо пролепетал Соков.
— Да, у вас перерасхода нет.
«Ну, кто еще в кусты», — безучастно думаю я. И если говорить честно, мне в этот момент даже хочется остаться этаким одиноким трагическим героем.
Но этого не случилось.
— Чего это вы все раскисли? — насмешливо сказал Анатолий. Он поднялся и подсел к маленькому столику, напротив Митрошина. — Подвиньтесь с вашими книгами, Митрошин. Стащу я у вас их когда-нибудь, пропадете тогда.
Не обращая внимание на негодование Митрошина, Анатолий очистил себе место.
— Ну-ка давайте посмотрим, откуда он, перерасход.
Он взял у меня со стола пачку нарядов.
— Скажите, Ротонов, вы проверяли их? Есть тут какая-нибудь липа?
Ротонов по привычке вскочил и начал распространяться о видах нарядов, фонде зарплаты, но Анатолий перебил его:
— Слушайте, можете вы хоть раз в жизни по-человечески ответить, а? Ну, мы все просим.
И вот, это уже было настоящее чудо, Ротонов улыбнулся и вдруг ясно, коротко сказал:
— Отвечаю. За двадцать лет своей работы я не видел таких правильных нарядов. Проверял их с пристрастием… Но вы должны знать: Моргунов тверд — трест перерасхода не подпишет, а ваш главный будет снят с работы.
Тогда Анатолий взялся за Кочергина.
— Ну, теперь ты скажи, дорогой, как накашлял столько зарплаты? Ведь только у тебя перерасход!
— Накашлял! — возмутился Кочергин. — Вы вот все чистенькие, рабочих сократили, когда на аккорд перешли. А куда они делись? К Кочергину, осваивать новую площадку.