Струны: Собрание сочинений

Верховский Юрий Никандрович

VII

Так первое – сказал я – вдохновенье Живой волной стучало в грудь мою; Будь то к стихам мальчишеское рвенье, Мою влюбленность в нем ли утаю? Нет, бурям предал я свою ладью В тот день с утра… Но и при первой ветре Внимала ты — увы – не соловью, И я замолк в начале робкой речи.

VIII

О, день второго августа! О, плечи С прошивкой белой в серо-голубом… Глаза – слова – мелькнувшие предтечи Негаданному вечеру вдвоем. Не вечеру – минутам. Но – мы пьем, Пьем ночь, отдавшись звукам и левкою; В

волшебном царстве вместе мы – твоем. В качалке ты – и я перед тобою.

IX

«Ах, – я сказал, – вы здесь?..» И с простотою Своею: «Что ж стихи?» – ты мне в ответ, Напомня втайне выполненный мною, Но страшный в проявлении обет. И – «Не могу, – сказал, смущен, поэт, – Не слушаются руки». – «Почему же? Ну, вот!» – «Моей судьбы здесь даи нет». – «Вот глупости!» — и вдруг смутилась вчуже.

X

Ни ночь, ни музыка не стали хуже; Но сказка детская вдруг уплыла. Ты смолкла; вздрогнула, как в зимней стуже; Сказала, что озябла – и ушла. Ни сна, ни бденья; ни добра, ни зла… По саду плыли волны аромата… А в небе за звездой звезда текла. Из окон разливается соната.

Часть третья

I

Когда б меня ты помнила, – как брата, – Я б счастлив был; страна моей мечты Была б тогда навек весной богата И трепетной надеждой залиты За днями дни. Но мой удел – цветы Бессмертные воспоминаний стройных И девственных и детских, как и ты, – Осенних строф, прозрачных и спокойных.

II

О днях былых – и светлых, и незнойных, Незвонких и напевных, и мою Творящую печаль хранить достойных, – Душой поэт с той осени – пою, Единому покорный забытью, Зовущему к непостижимой цели, Но сладостной; целящую струю Она сулит – блаженная – не мне ли?

III

Томление влюбленное свирели Уж я любил. И сладостной тоской – Предчувствием стихи мои горели, И цельности, и стройности такой, Чтоб дух обрел желанный свой покой – Прозрения той творческой печали, – Чтобы всегда ему сквозь шум мирской Нездешние созвучия звучали.

IV

Напевный строй приметивший вначале В душе моей – о, будь благословен, Как светлый взор глаза мои встречали, Так ясный дух в моем отпечатлен. Мне грезится: лишь у твоих колен Прилег бы я – и отдохнул бы духом, И позабыл житейский тусклый тлен, И не дался б душевным злым разрухам

V

Сочувственным и благосклонным ухом Ты лепету внимал ребячьих строф; И помню, в них изъяны чутким слухом Ты уловлял, так ласково суров. Но все милей мне намять вечеров, Овеянных широким вдохновеньем Тех пушкинских пылающих стихов, Что я люблю твоим одушевленьем.

VI

Ты их читал – душой, с самозабвеньем: «Ужасный век, ужасные сердца». – Мне не забыть, каким проникновеньем Волшебный стих звучал в устах отца. И не один мне намять до конца Стих сбережет, так явно всемогущий, В движении любимого лица И в голосе живом навек

цветущий.

VII

Еще люблю под липовою кущей Родных аллей его воспоминать; А возле, там – порфирою цветущей Тех цветников живая благодать. Что он любил лелеять и ласкать Живой весной и благодатным летом, Великую в Труде лобзая Мать, С лопатою умея быть Поэтом.

VIII

Еще люблю с зеленым кабинетом И с книгой слить мечтанья о былом. Когда б душе напомнил лишь об этом Тот, сладостный весельем и трудом, Но памятный и горем старый дом! Тот старый рок – сокрыт и неминуем – Постигнул нас таинственным судом, Что мы, младенцы, всё же смутно чуем;

IX

Соединил последним поцелуем С родимыми – сыновние уста, Каким навек нетленно знаменуем Сомкнутые в волшебный круг лета. Пусть эта жизнь у жизни отнята; О, тихий звук последних слов прощальных! Звездою грусть озарена, свята, Из далей тех, безоблачно-печальных.

X

Благословен безмолвный мир тех дальних Благих годов! Звезду свою зажгло Прозренье – смерть – из дней многострадальных. Передо мной открыто и светло Спокойное высокие чело; Напутствие в земном пути навечно, Живой руки пожатие тепло; А прошлое – так ясно человечно.

Эпилог

I

Пускай же всё, как время, быстротечно; Свет Памяти одной незаходим. И помню всё: я пел в тот миг беспечно, Как над судьбой суровый серафим Стоял, крылат и тих с мечом своим. Не слыша слов, я в легком дуновеньи Вдруг всё постиг, молчанием томим – И сам замолк: священное мгновенье!

II

Так строгого крыла прикосновенье И песнь мою постигло, и меня. Поныне я пою в самозабвеньи, Минувшее молитвенно храня. Кому ж сейчас – не в суетности дня – В предтишии ночной поры глубокой Душа поет? тому, кто ей родня – Мой первый друг: сейчас – ты друг далекой.

III

Но близок ты душою тайноокой И в этот миг моей души. Внемли Здесь повести простой и одинокой, Мне веющей теплом родной земли, Где вместе мы когда-то расцвели, Где видел ты – равно для сердца живы – Волшебные в лазури корабли – Моей души к ее звездам порывы.

IV

В ночи звезда. Напевны и нелживы Ее игрой взнесенные мечты. И страсть – звезда. Глубокие отзывы Ей рождены в эфире чистоты. И смерть – звезда. Какие высоты Озарены твоим лучом нетленным! Не волею ль великой веешь ты? Не духом ли – живым, родным, не пленным?

V

Ночь. Страсть и Смерть. Созвездьем незатменным Блеснули мне в далекие года – И с той поры наитьем неизменным К вам устремлен мой дух всегда, всегда. Для странника настала череда Излить души заветные признанья, – Чтоб только лишь не затереть следа В моем лесу великого молчанья.

ОГАРЕВСКИЕ РАЗДУМЬЯ

1