Струны: Собрание сочинений
Шрифт:
Таким он был до конца.
Только одну черту его характера хотелось мне здесь отметить. На ней остановилось сердце – невольно освещая памятью своей не самое явное, а становившееся столь явным самое свое заветное.
Хорошо было жить, когда жил Блок.
Но так же, как о тяжком недуге последующих дней, так же, как о Третьем томе его стихов – целой, быть может, мрачной полосе жизни его творческого духа, – так же, верно, мне скажут о крайне тяжелых днях, неделях, месяцах его жизни за последний период. И всё же – вот тут и убеждаетнеопровержимое свидетельство ясной улыбки. Она говорила о любви к жизни той, в которой, быть
Все помнят ряд стихотворений, проходящий через все книги Блока, с посвящением: Моей матери. Да будет позволено дружественной любви коснуться последнего воспоминания, связанного с последними встречами нашими – двумя свиданиями минувшею зимою, после долгих годов, проведенных розно. В первое из них Александр Александрович написал мне на книге Седое утро: Дорогому Юрию Никандровичу Верховскому в день мимолетной нашей встречи среди бурь жизни.И помета: 22. XII. 920. Вскоре после того удалось свидеться еще раз, последний. Бури нашей безумной жизни уже тогда не только потрясли глубоко, но и надломили нежную душу и телесно измождили, казалось, еще сильного и, ведь казалось, такого еще молодого Александра Александровича: да, ему суждено было навсегда, в вечной памятиостаться молодым. Он и последние, неслыханные бури жизни переживал молодо, сполна, до дна, цельно и нераздельно им отдаваясь, как отдавался когда-то блистательному звездящемуся вихрю Снежной маски, как позже отдался он вьюжной метели Двенадцати. И вот, этой вьюгою убеленный и словно уже безвозвратно, смертно заметанный, сохранил он улыбку своей детской души. Детской – и сыновней: я сказал, что в этом последнем воспоминании Блок связан для меня со своею матерью. В оба последние свидания он не раз возвращался в разговоре с тихой удовлетворенностью к речи о матери своей – и с этой своей улыбкой всё вспоминал о том, что мать стала стара и одна, и вот она теперь с ним, они живут вместе – и лицо его светилось этой его улыбкой. И в тихой комнате как будто звучали иным, новым звуком те же слова старого письма: «Несмотря на всё жить дорогой Юрий Никандрович!»
Теперь, недавно на мой рассказ об этом голос чуткой и глубокой дружеской и сочувственной женской души недавними пророческими стихами Блока:
Сын не забыл родную мать: Сын воротился умирать.4
Уже давно, когда еще был жив Толстой, но когда уже слышались первые рокотания нынешних бурь, мы однажды шли с Блоком и говорили об этой тревожной современности и о неизменном Толстом. И тут Блок тоже сказал свое несмотря на всё. Пускай всё сдвинуто, возмущено и во внешней жизни, и в душе, – говорил он, – а вспомнишь, что там, в Ясной Поляне, старик живет, – и знаешь, что всё будет хорошо, – и легче станет.
Глубокое чувство, которое сказалось в этих словах, есть, – я сказал бы, – чувство прочной связи, органической цельности нашего духовного, и общественного, и художественною национального сознания. Любовь к Толстому – это органическая связь наша с прошлым.
Сопоставлять Блока с Толстым я не буду, но хочу сопоставить свою любовь к Толстому – и к Блоку: вспомнишь о нем – и как будто легче живется в нашем тяжком быту. Любовь к Блоку – живому человеку, органическому и цельному – представлялась мне одною из связей наших с будущим. Он и сам, казалось, еще неожиданным и новым – хотя всё тем же – явится в будущем.
А его не стало.
Ушел от нас милый, добрый, близкий Блок, ушел живой цельный человек с чистой душой, с ясными главами и детской улыбкой.
Конечно, написанное мною выше – не то. Сейчас,
Первое начинается «мыслями вслух» о моем послании Блоку в деревню– чрезвычайно острыми и содержащими в известном смысле целую характеристику моей поэзии. Характеристика интересна безотносительно, сама по себе – именно этой остротой и сжатостью метких формулировок. Также и заключительное определение («думаю вслух») и заметка в скобках о «критике» в кавычках.
В виде комментария укажу, что послание мое – ответное на послание Блока (при получении Идиллий и Элегий). – Александра Павловна – моя жена. – В конце письма – хронологические указания: пьеса – Роза и Крест; поэма – Возмездие. Помню чтение только что написанной первой части, когда я приехал в Петербург.
Привожу письмо.
«25 февраля 1913.
Дорогой Юрий Никандрович.
Конечно, стихи не созвучны; они – Ваши очень, как многие Ваши стихи; они также “напечатаны”, их надо как-то “расшифровывать”, несмотря на полную “понятность”. Странные происходят вещи: сначала они мне не понравились, потом бессознательно запомнились наизусть, о чем я догадался только тогда, когда стал их припоминать, не держа в руках текста. Удивительно верный чертеж – и слабый нажим пера. Вы не сердитесь, я ведь не критикую (всё меньше выношу “критику”), а только дружественно и сочувственно думаю вслух.
Несмотря на всё, жить прекрасно, милый Юрий Никандрович. Например, сейчас уже пахнет весной, солнце греет, капель, огромные закаты. Я от весны прихожу временами в полный восторг, брожу по улицам, пьянея без вина.
Пьеса готова, кажется. Примусь за поэму. Крепко целую Вас. Александре Павловне – низко кланяюсь. Ваш Ал. Блок».
Второе письмо относится к той же эпохе, писано двумя месяцами раньше первого. К его объяснению скажу, что в это время для меня (жил я тогда в Тифлисе) возникла возможность большого морского путешествия в исключительно привлекательных и льготных материально условиях и с широким маршрутом (означаю кое-что, главнейшее); Батум – Трапезунд – Александрия – Неаполь – Марсель; обратно – Константинополь. Друг мой Г. В. Соболевский, давший мне эту возможность, предложил мне использовать ее и для одного из моих друзей – Блока. Он должен был ответить – нет. Но и для меня весь этот план оказался мечтою. Всё было налажено – и всё рухнуло по самой простой и мелкой случайности. Но не во мне дело.
Дальше интересен отзыв А.А. Блока о своих двух книжках стихотворений для детей: Сказкии Круглый год. Обе вышли у Сытина в конце, кажется, 1912 года. Александр Александрович прислал их – впрочем, не мне, а моим детям. Я написал рецензию в газете.
К этому письму были приложены – от любящего автора – Восемь Стихотворений, отдельный оттиск из апрельской «Русской мысли» 1913 года; в их числе – послание ко мне – 1910 года. Все прекрасные стихотворения, из лучших истинно блоковских.
Вот это второе письмо.
«30 апреля 1913.
СПб. Офицерская д 7, кв. 21
Дорогой Юрий Никандрович!
Сейчас получил Ваше письмо и, несмотря на всю соблазнительность перспективы, которую Вы открываете, и, главное, на Ваше, драгоценное для меня, отношение ко мне, – должен сказать “нет”. Что делать, что как-то жизнь так слагается, что у нас с Л.Д. давно решено ехать летом (и притом именно в июне) к морю, купаться. Потом, среди лета, надо будет вернуться сюда. Всё определено заранее.