Струны: Собрание сочинений

Верховский Юрий Никандрович

На старые стулья, и кресла, И стол, и в пыли зеркала Глядел я – и тускло воскресла Вся боль, что недавно была. И стало мне грустно, уныло; Я думал о жизни своей: О, как всё проходит, всё было – И радость, и горе людей. И что же из этого станет? Еще кое-что, что пройдет – И снова в минувшее канет, Опять и опять в свой черед. И скука осыплется пылью На стекла зеркал по пути И будет над бывшею

былью Свою паутину плести.

2

Спать хочется и не могу решиться Прилечь, уснуть. Душа пуста и скукою томится. Но как-нибудь Всё лучше, хоть нанизывая строки Еще к письму, Одолевать положенные сроки И гнать дрему. Пусть ничего ты больше и не скажешь, – Вольнее грудь. И словно бы спокойней, легче ляжешь – Вздохнуть, уснуть.

3

Ты, может быть, в большой столице, Где шумно весело тебе: Движенья, звуки, краски, лица… А я вручен простой судьбе. Я здесь проехал мимо дома, Где полукруглое окно. Вверху окошечко знакомо И мило мне давно-давно. Был воздух влажный и весенний, – Мне время славное пришло На память; но от тех мгновений Тревожно мне и тяжело. Я их люблю. Но и не знаю, Куда из них я выхожу, Начав прекрасно; верный краю Родному, по тебе тужу.

4

Старик, ребенок, я – одно и то же. Все глупости, все страсти стариков, Детей и юношей – во мне. О, Боже! Как двинуться? Вот отчего похоже, Что будто я и вял, и бестолков.

5

Я мученик. Я сам себе палач. Мне от себя куда бежать – не знаю. Покоя и забвенья умоляю. Приди ко мне. Обнимемся. Поплачь.

6

Нет, слишком поздно. А когда-то С восходом солнца надо мной Я сам гармонией иной Дышал глубоко и богато. В самозабвеньи забытья Влачусь отныне полусонный, И стройность песни похоронной Теперь – гармония моя.

7

Ты в этот день обедала у нас. Совсем особенные в мире целом, Я помню клеточки на платье белом; Его ты надевала в первый раз. Отец мой ласков был. А нам с тобою Неловко было. После мы одни Остались. Было хорошо. Но дни Иные ведь отмечены судьбою. Твой день – апреля первое число. И минул он. За ним прошла неделя, И целый год, и много лет прошло: А вся-то жизнь – не первое апреля.

8

Страстям и случаю я предан слепо. Кажусь я тих, а мне ведь без разгула Жить невозможно. Даже зачастую Нет сил противустать желанью – Растратить жизнь в каком-нибудь порыве Безмерном,

буйном, в яростном безумьи, Которому бы не было границ. Тут нету добродетели. Условный Порядок вытолкнет меня, конечно, Как пробку из воды, как человека Запятнанного. Только есть ли тут Действительно порочность – сомневаюсь. Тут есть своя, я знаю, человечность. Да ведь и то – ну, надо же себя Девать куда-то. Труд – но не могу С ним свыкнуться и выдержать. Стараюсь, Но нет, не знаю, слажу ли с трудом. А жить-то всё же хочется. Разгул — Замена счастью. Есть в душе какой-то Червяк. Подъел он всякую возможность Блаженства. Правда. Ну, так и гуляй, Ты, буйная головушка. Так жизнь Пройдет, хоть судорожно. А умру – О ней не пожалею, но, прощаясь, Ведь и не прокляну ее. Спасибо За то, что было. Да, та миг любви, За опьяненье, за святое чувство Любви великой к людям, что прошло По всей моей, теперь изжитой, жизни.

9

Кто требует жертвы – не любит. Не требую жертв от любимой, Ни даже уступок малейших – Нет, я не хочу ничего. Я знаю: кто жертву приносит – Действительно, истинно жертву – Тот будет того ненавидеть, Кому эту жертву принес. Я жертв не хочу и не жду – И сам приносить их не буду, Как их не принес – ни единой: Кто требует жертвы – не любит.

10

Ты знаешь. Ведь я не могу, хоть с тоски, Стихи мои в письмах к тебе посылать. Ты как-то сказала: «Напишешь стишки – Ну вот, и спокоен опять». Обидны мне были такие слова. Так, стало, стихи от покоя идут? Куда хорошо, чтоб была ты права, Как часто бывало, и тут. Так выкинуть, что ли, тогда наконец Искусство и вовсе из жизни людской. Спасибо. Тонуть не захочет пловец, Расставшись с последней доской. Жить, жить я хочу. Как бы ни было – жить. И к этой последней, надежной доске Приникну, прижмусь – и не буду тужить В холодной предсмертной тоске. Октябрь-ноябрь 1927

ПРИЛОЖЕНИЯ

ПРИЛОЖЕНИЕ I

МАЛЕНЬКИЕ РАССКАЗЫ

I. Озеро

Н.Н. и Л.М. Давиденковым

Какое широкое озеро!

Я недавно приехал к его берегам – и не могу налюбоваться этой ширью, этой синью, этим светом и мраком. Не мраком, нет, – холодным, жидким свинцом, который спокойно шевелится, покачивая в себе серую пелену, если она закрыла сияющее небо.

И городок на берегу – странный городок. Он живет этим озером. Оно как бы окружает его. Выйдешь на перекресток – и с трех сторон видишь сияющую воду. Город тянется полосой по косе, что врезается в озеро. Широкие улицы почти все не вымощены и обстроены деревянными домиками. Возвышаются над ними церкви и монастыри. Много церквей. Изредка тихо проходят люди, которые любят молиться. Против монастырских ворот каменные ступени ведут к озеру. Тут стоял я долго и думал.

Прочел я об этом городе, что здесь больше людей умирает, чем родится. Знал, что тут и кожевенные заводы, и сапожные мастерские, да и болото близко. Отчего же здесь так много тишины и покоя, света и простора?