Струны: Собрание сочинений
Шрифт:
Удивительная мягкость и незлобивость, милые чудачества Верховского отмечены почти всеми близкими к нему людьми, писавшими о нем; да и сам он знал свои слабости и относился к ним с покаянной иронией, понимая, что порой причиняет ближним и дальним массу неудобств своей забывчивостью, необязательностью, способностью не вовремя «пропадать», непрактичностью. В уже цитированном письме Гершензона (27 мая 1914 г., Верховский в это время преподает в Тифлисе) есть слова: «Кто страдает по неволе, а Вы – по безволию. Удивился я вчера, увидав, что Вы еще в Тифлисе, а вечером Эрн картинно изобразил, как Вы не в силах отказать, экзаменуете еще и 21-го, и 27-го, и т. д.». А позже (20 августа 1915 г.) тот же Гершензон добавляет еще один штрих к портрету друга: «Вы – живая иллюстрация множества пословиц и прописных истин, как-то: “всяк своего счастья ковач”, “под лежачий камень и вода не течет” и т. под.» [57] .
57
ОР РГБ. Ф. 218 [Собрание отдела рукописей]. Карт. 1262. Ед. хр. 10.
Постоянные
58
Письмо Г.И. Чулкову от 10.XI.1921 (ОР РГБ. Ф. 371 [Чулков Г.И.]. Карт. 2. Ед. хр. 70).
В книге «Годы странствий» Георгий Чулков писал: «Из поэтов, милых моему сердцу, необходимо упомянуть о Юрии Никандровиче Верховском. У этого очаровательного человека, настоящего поэта и серьезного филолога, кажется, нет ни единого врага. Его кротость известна всем, кто его встречал. Его бескорыстие, его ленивая мечтательность, его неумение устраивать свои житейские дела стали легендарными. В 1924 году мы праздновали с ним “при закрытых дверях” двадцатипятилетний юбилей нашей литературной деятельности. По этому случаю мы обменялись с ним посланиями в стихах. Вот что он написал тогда:
И одной пятой своею Невредим ты, если ею На живую землю стал.Боратынский [59]
Так, милый друг, вот мы и старики И седины друг другу мы лелеем Невинным простодушным юбилеем, От суетного мира далеки. Не знай же ни тревоги, ни тоски. Мы о былом и впредь не пожалеем: Ты помнишь, как рожденного Пелеем [60] Мечты поэта вызвали, легки. Итак, перед грядущими годами Неуязвимой твердою пятой На вере, как стоял, спокойно стой. Пусть годовщины сменятся над нами И мирною улыбкой тишины Вновь обласкают наши седины.59
Из ст-ния «Ахилл» (1841).
60
Пелей – царь мирмидонян, отец Ахилла.
Это стихотворение датировано 18 ноября 1924 года. А за три года до нашего юбилея поэт посвятил мне еще одно стихотворение:
Скажи, когда твоей встревоженной души Коснется шепот вещей музы, Мгновенья вечные не вновь ли хороши Сознанью, свергнувшему узы? И ныне, скорбною годиной тяготы Неизживаемой, – богато. Вот музой Тютчева любовно взыскан ты, Я – музою его собрата. Не потому ли так осветлены порой Твоей печали песнопенья И так молитвенно высок и верен строй Души глубинного горенья? На миг не оттого ль мой истомленный стих Всё радостней и неуклонней Коснется вдруг, слепец, живейших струн своих И вожделеннейших гармоний? Так тихая судьба в путях кремнистых нам Таинственней и откровенней Возносит на горе единый светлый храм, Сочувствий и благословенней.Из милых чудачеств, свойственных Юрию Никандровичу, не могу не припомнить странной его привычки превращать день в ночь и ночь в день. Ему ничего не стоило прийти в гости в час ночи, а то и в два и остаться до утра, не замечая, что слушатели его стихов, наслаждающиеся его поэзией часа три, уже утомились, осовели и уже неспособны воспринять даже Пушкинской музы. Одно время в Петербурге он так часто повадился ко мне ходить по ночам, что квартирная хозяйка усмотрела в его поведении все приметы страшного заговора, и я должен был переехать на другую квартиру, ввиду ее ультиматума,
61
Чулков Г.И. Годы странствий. – М., 1999. С. 185-186.
«Нам не дано предугадать…». Неиссякаемая влюбчивость Верховского, глубина его несколько «литературных» чувств сделала его прототипом пастернаковского Юрия Живаго, о чем с удовольствием повествуют крымские краеведы. Вероятно, способствовало и общение Пастернака с Верховским в пору подготовки так и не вышедшей, как уже говорилось, книги; рискованно, но хочется предположить, что «неоклассическая» муза Верховского повлияла на позднюю поэтику Пастернака – как известно, в «стихах к роману» иную, чем в более ранних книгах. Юрятин же, город Живаго, назван блоковским словечком, оброненным после переезда Верховского в Пермь.
Обмен посланиями между Верховским и близкими ему поэтами – ситуация типичная. Вяч. Иванов 20 марта 1907 г. обращался к своему другу со стихами:
Верховский! Знал ли я, что Ты, Забытый всеми, тяжко болен, Когда заслышал с высоты Звон первый вешних колоколен? Но Ты воскрес – хвала богам! Долой пелен больничных узы! Пришли по тающим снегам Твой сон будить свирелью Музы. И я, – хоть им вослед иду Сказать, что всё Тебя люблю я, – Крылатой рифмой упрежду Живую рифму поцелуя. Выздоровленьем и весной Прими счастливый благодарно Судьбы завидной дар двойной, Прияв урок судьбы коварной. «Вот, жизнь Тебе возвращена Со всею прелестью своею. Смотри: бесценный дар она! Умей же пользоваться ею». Ты расцветешь, о мой поэт: Вотще ль улыбкою немою Мне предсказала Твой расцвет Мощь почек, взбухнувших зимою? Как оный набожный жонглер Перед готической Мадонной, Ты скоморошил с давних пор В затворе с Фебовой иконой; Стиха аскет и акробат, Глотал ножи крутых созвучий, И с лету прыгал на канат Аллитерации тягучей. Довольно! Кончен подвиг Твой! Простися с правилом келейным! Просторен свет! Живи, и пой С весенним ветром легковейным. И пусть не в чашке кипятка Из распустившихся варений Твоя влюбленная тоска Свой черплет пыл, и вихрь парений. Учись хмельной огонь впивать Со дна содвинутых стаканов!.. Мой рок – дразнить тебя, и звать… Мне имя – Вячеслав Иванов.К стихотворению были сделаны приписки:
Хотел писать – и воли нет: За зрелой речью лепет детский! Тебя приветствую, поэт: Мне имя только Городецкий; Верховский, милый, поправляйтесь! О Вас гадаю в свой опал. Стихом моим не соблазняйтесь, Зиновьева-Аннибал.и – прозаическая – Ремизова: «Кавалергарды – издатели мои – уехали на воды и все надежды пропали. Ничего не поделаешь. И поздравляю Вас с оживлением» [62] .
62
ОР РГБ. Ф. 109. [Иванов Вяч. И.]. Карт. 2. Ед. хр. 51.
Позже появились обширное и «антологичное» «Послание на Кавказ», включенное в сборник «Нежная тайна. – Аэпта» (1912) [63] , и послание «Милый, довольно двух слов от тебя, чтоб опять содрогнулся…» (Рим, 1913) [64] .
Тем страннее – на общем благожелательно-ироничном, уважительно-дружественном фоне – несколько писем, исполненных негодования и решимости: адресаты – Алексей Толстой и Г. И. Чулков.
«6. II. 911
63
Иванов Вяч. И. Собрание сочинений. Брюссель, 1979. Т. 3. С. 55-58.
64
Иванов Вяч. И. Собрание сочинений. Брюссель, 1979. Т. 4. С. 11-12.