Струны: Собрание сочинений

Верховский Юрий Никандрович

«Мой друг, еще страницу поверни…»

Мой друг, еще страницу поверни – И желтую, и нежную страницу; Вновь вызови живую вереницу Крылатых снов блаженного Парни. Полны весенней негою они. Приветствуй бодро юную денницу – И в юный мир чрез шаткую границу Уверенно и радостно шагни. На фоне утра нежно-розоватом За стройной нимфой гонится пастух; Их смех поет хмелеющим раскатом, Пока румянец утра не потух, Любуйся им – твоим счастливым братом И раскрывай влюбленной песне слух.

«Моя

любовь шла голову понуря…»

E sospirando pensoso venia,

Per non veder la gente, a capo chino.

Dante. La Vita Nuova [4]

Моя любовь шла голову понуря, Чтоб скрыть лицо и не видать толпы; И были тихи, медленны стопы, Хотя в душе рвалась, металась буря. Тянулись окна, стены и столпы – И люди, люди; но, чела не хмуря, Всё шла она, слегка ресницы жмуря, Чтоб не сойти с предызбранной тропы. Дневная жизнь, звеня и пламенея, Вокруг текла – вдруг деву замечала — И устремлялась взорами за ней. Из-под волны распавшихся кудрей Она безмолвным вздохом отвечала И шла вперед, склоняясь и бледнея.

4

И шел, задумчиво вздыхая, склонив голову, чтобы не видеть людей. Данте. Новая жизнь (итал.).

«Душистый дух черемухи весенней…»

Н.

Душистый дух черемухи весенней, Ее зелено-белую красу, Одетую в рассветную росу – Я полюбил душой моей осенней. Всё жизненней, душистей и бесценней Моя любовь мне в жизненном лесу; Всё осторожней я ее несу, Всё путь мой долгий глуше и бессменней. Когда ее я вижу в светлой чаще – Нарядную любимицу мою – Я взгляд ее невинных таз ловлю – И мне дышать в глуши всё слаще, слаще, И долго я любуюсь и стою, И вновь иду, и счастлив, и пою.

«Заклятую черту перешагни…»

М. В. Сабашниковой

Заклятую черту перешагни – И летнюю страду сменит награда – Лилово-синих гроздьев винограда И тусклые, и жаркие огни. Не для тебя высокая ограда. Покорных лоз объятья разогни, Отважно душной чащи досягни, Чтобы узреть царицу вертограда. В волшебную дрему погружены Хмельные гроздья. Чуть листвой колышут – И винный запах в их огне лиловом. В недвижном воздухе могучим словом Завороженные, молчат – и слышат Присутствие таинственной жены.

«Под гул костров, назло шумящей буре…»

Под гул костров, назло шумящей буре Мы продолжали пир торжествовать, Когда сквозь бор на разъяренном туре Ты прискакала с нами пировать. Вино – помин по нашем древнем щуре – Мы по ковшам спешили разливать; А ты валялась на медвежьей шкуре. Мы все тебя бросались целовать. Ты оделяла нас чудесным даром. Казалась ты владычицей громов; Ты хохотала – буря бушевала. Вдруг бор потрясся яростным ударом. Умчалась ты – и вспыхнул царь дубов, За

ним – раскрылся черный мрак обвала.

«Я в роще лавра ждал тебя тогда…»

Я в роще лавра ждал тебя тогда. Ручьи, цветы – деннице были рады. Алела розой утренней отрады У ног моих спокойная вода. Уж просыпались дальние стада. Кричали резво юные мэнады. А я шептал, исполненный досады: «Нет, не придет уж, верно, никогда». Вдруг – легкий бег и плеск в воде ручья: Ты, падая стремглав, ко мне взываешь, Белеешь в алой влаге, исчезаешь… Я ринулся к тебе, краса моя. А за тобой – и смех, и вой кентавра, И стук копыт гремел по роще лавра.

«Я к ней бежал, вдыхая дух морской…»

Я к ней бежал, вдыхая дух морской, В забвении томящем и счастливом. Над голубым сверкающим заливом Стлал золото полуденный покой. Вся розовея в пламени стыдливом, Обвив чело зеленой осокой, Она ждала с улыбкой и тоской На лоне волн ласкательно-сонливом. Вдруг над водой увидела меня… Слепительные, пенистые брызги, Прозрачные, пронзительные визги – Рассыпались, сверкая и звеня. И плеск далек. Но миг – спешат обратно В лазурном блеске розовые пятна.

«На берегу стоял я у решетки…»

На берегу стоял я у решетки. В ушах звенели звуки мандолин, Назойливо одолевая сплин. А нежен был закат и дали – четки. Скользили разукрашенные лодки. Чернели полумаски синьорин; Их нежили и ласковость картин, И тенора чувствительные нотки. Как позы женственны, как вздохи сладки. Но это чей малиновый наряд? Тяжелые струящиеся складки… Огромные глаза огнем горят – Твоим огнем – в разрезах полумаски… Ты!.. Меркнут звуки… потухают краски…

«За темным городом пылали дали…»

Надежде Григорьевне Чулковой

За темным городом пылали дали Сиянием закатным багреца. Глухому дню покорного конца В усталой дреме люди ожидали. Нежданно мимо моего крыльца На вороном коне вы проскакали. За темной тенью бившейся вуали Я не увидел гордого лица. Но стройный образ амазонки черной, Мелькнув на багрянице заревой, Дохнул какой-то силой роковой. И тишина казалась чудотворной: Не я один поникнул головой, А весь народ одной душой покорной.

«Я думал, ты исчезла навсегда…»

Я думал, ты исчезла навсегда: Судьба-колдунья все жалела дара. И безнадежной едкостью угара Пьянили дух шальные города. Так проползли бесцветные года. Толпа течет; скользит за парой пара По освещенным плитам тротуара. И вижу – ты, спокойна и горда. Твое лицо прозрачное – из воска. Темнеет брови нежная полоска. В наряде черном строен облик твой. И ты стоишь у пестрого киоска. Как хороши – и шляпа, и прическа, Стеклянный взор и профиль восковой.