Студент

Анишкин Валерий Георгиевич

У генерала была больная дочь. Она проходила курсы лечения в лучших санаториях, ее лечили хорошие врачи. На какое-то время наблюдалось улучшение, но потом девушке становилось хуже. Жена генерала отчаялась до того, что стала возить дочь к знахарям, из-за чего у нее был с мужем скандал. Мой дядька в эйфории от улучшения состояния здоровья после сеансов, которые я проводил с ним, применяя гипноз и мою способность исцеления энергией рук, где-то проболтался о своем "чудесном исцелении" после тяжелого ранения.

Отец про себя ругал моего дядьку за

болтливый язык, и на слова о том, что генеральская жена узнала от его шофера о "чудесном исцелении", страстно заверял, что никакого чуда не было, просто я ускорил заживление каких-то остаточных явлений после ранения.

Дочь генерала училась в девятом классе, училась хорошо, но врачи советовали пока оставить школу. Она все больше становилась раздражительной, злобной, стала сторониться людей, ее мучили головные боли, все чаще одолевали приступы меланхолии.

И главное: врачи предполагали, что это, возможно, стало результат родовой травмы, но все методы, которые они использовали в лечении, не давали ощутимых результатов.

Началось с того, что я очень быстро снял очередную головную боль, которая мучила девушку постоянно, но я знал, что это все мелочи, и боль на другой же день вернется. Тогда я решил ввести ее в особое психическое состояние, в которое мог входить сам. Отец знал, что это такое, был против, но я уверил его, что хуже не будет, зато, если это поможет, мы перестанем ездить в генеральский дом, для того, чтобы постоянно заниматься ее головной болью. Тем более что врачи практически от девушки отказались.

Это особое состояние возникало у меня самого часто без моего участия. Иногда меня погружали в него какие-нибудь ритмичные звуки, которые вызывали музыку, и эта музыка звучала только в моем сознании, но в какой-то момент я начинал физически ощущать её. Она обволакивала мое сознание, парализуя мою волю, и давала ощущение покоя и счастья. И я осознавал, что именно эта музыка уносила меня в неведомые миры, где все причудливо и странно. Музыка начинала вибрацией пронизывать мое тело и вызывала ответные вибрации.

Сначала вибрация исходила из рук и ног. От них к центру тела, словно струилась, энергия. Когда она достигала головы, в сознании появлялись образы. Я видел себя со стороны. И я не ощущал страха и не ощущал боли. Иногда вокруг меня плясало белое холодное, но приятное пламя. Оно проникало в меня тогда, когда во мне сидела боль, и сжигала все нездоровое, дурное, что накопилось в теле и душе. И я чувствовал, что во мне идет целительный процесс...

Вот в это состояние я и вводил генеральскую дочь. И это помогло ей освободиться от послеродовой травмы.

Болезнь отступила. У девушки исчезли головные боли, она отказалась от лекарств и чувствовала себя очень хорошо. Вскоре от ее раздражительности не осталось и следа...

– Pardon me, boys,

Is that the Chattanooga Choo-Choo?

Track twenty-nine,

Boy, you can give me a shine , -

запел вдруг

проигрыватель хриплым голосом задорную "Chattanooga Choo-Choo" из "Серенады Солнечной долины" под оркестр Гленна Миллера. Это Вовка Забелин поставил очередную запись на рентгеновском снимке.

На пятачок возле радиолы выскочил Леран. Мы с Валеркой отодвинулись вместе с табуретками, на которых сидели, к стене. Этого оказалось мало, и Валерка задвинул стол в угол, забаррикадировав выход из комнаты. К Лерану тотчас же присоединилась Лика, и они стали показывать такой танец, за который с любой танцплощадки их бы не просто удалили, но и забрали в опорный пункт милиции, где проработали бы, а потом сообщили по месту учебы. Леран подбрасывал Лику, а после поворота на сто восемьдесят градусов ловил, отпускал ее от себя, потом притягивал, а ноги их и головы в такт музыки повторяли движение туземцев дикого племени. Это выглядело непривычно, смешно, но грациозно. Все подбадривали танцоров, хлопая в ладоши, и дружно аплодировали неожиданному представлению.

Когда выпили всё вино, вволю наговорились ни о чем, послушали новые стихи, которые читал Алик Есаков, стали расходиться.

За все время вечеринки я получил удовольствие разве что от стихов Алика Есакова, а больше скучал, но не хотел обижать хорошую компанию хороших ребят, моих однокашников, и заставил себя высидеть там до конца.

Я был другим по психическому складу, человеком некомпанейским, с людьми сходился трудно, и мне больше грела душу работа кабинетного червя: за книгами, бумагами и размышлениями?

Глава 5

Маша, Алик и сломанный нос Вовки Забелина. Юрка Богданов. Шахматы - давний подарок генерала. Стиляга Рэм и разгильдяй Витя Широков. У Юрки дома. Юркина библиотека. Родители. Библиофил Лякса и его редкие книги.

– Домой я шел с Валеркой Покровским, который жил в одном со мной районе, так что нам было по пути.

– Валер, - спросил я.
– А что у Машки квартира так запущена? Сама выглядит на тыщу долларов, а квартира - сарай... Я не про площадь, все мы живем не в хоромах.

– Да ты за Маху не беспокойся. Она в порядке. Живет у своей бабки, а бабка с сестрой. Ты их видел, когда пришел. Они в ее дела не лезут. Ходят за грибами, да за дикими грушами, да яблоки трясут и компоты варят. Вообще всякую дрянь собирают вроде шиповника, травы какие-то. Нам они тоже не мешают. А родители Махи в Германии. Маха сама не захотела уезжать из Союза. В общем, все жирно, в тему... Там бедный один я.

– А Алик?

– А что Алик? Папа был директором какого-то крупного комбината, в Сибири, что ли. Сейчас не удел, видно, где-то проштрафился. Да такие не тонут. Помаринуют-помаринуют, да и определят куда-нибудь на хорошее место, когда весь шум уляжется. Связи-то, наверно, остались.