Стылый ветер
Шрифт:
— Не рано ли, Фёдор Борисович? — проводил их взглядом Гаврила. — Солнышко к закату клониться только начало. А мы ещё с этой башни местность окончательно не пристреляли. Хотя часть огненного зелья по картузам уже разложили, — показал он на три кучи из небольших холщовых мешков, выложенных вдоль стены.
Ну, да. Я ещё в начале января, пытаясь хоть как-то улучшить эффективность стрельбы своей артиллерии, Мизинцу преимущество зарядки пушки с помощью картуза объяснил. Это когда нужную, тщательно вымеренную порцию пороха в холщовый мешок отмеряют. И заряжать в итоге значительно быстрее — не нужно каждый раз во время боя порох при зарядке отмерять, и стрелять можно точнее, если расфасовать порох в разных долях и выяснить при пристрелке,
Так вот. Наши шестифунтовые пушки Мизинец давно пристрелял. Иное дело разномастные пушки Костромского гарнизона. Калибр пушек и ядер к ним здесь разнообразный, заряды в картузы для них соответственно тоже отличаться будут.
Вот и палит пушкарский глава вторую неделю из пушек, пристреливая каждую их них и подбирая для орудия заряды с порохом. Расход пороха, конечно, выходит приличный, но далеко не критический. Запасы огненного зелья в городе оказались довольно большими да и более точная стрельба в случае, если осада всё же случится, эти затраты сторицей окупит.
— Всё, Гаврила, время учений кончилось.
— Что, неужели Шуйский из Ярославля выступил?
Я покосился в сторону греющего уши Богданова. Хотел я стрелецкого голову вместе с охраной внизу у стены оставить, но передумал. Сколько можно секреты разводить? Всё равно он и так, похоже, давно догадался; только виду не подаёт.
Если исчезновение сотни Подопригоры Афанасий воспринял как должное. Надо же кому-то окрестности вокруг Костромы мониторить да за войском Шуйского наблюдать, то выдвижение из города два дня тому назад моих копейщиков и стрелков, явно породило у стрелецкого головы вопросы. И выдвинутая мною версия о больших учениях за городом, его явно не удовлетворила.
— Скоро выступит, — подтвердил я догадку Мизинца. — Помнишь, я тебе ещё неделю назад говорил, что на выручку Болотникову из Тулы князь Мосальский с войском спешит?
— Ещё один Мосальский, — задорно хохотнул, раскуривая свою трубку, Порохня, — Прав ты, Фёдор Борисович, что-то слишком много их на Руси развелось!
— Одним меньше, — парировал я. — Гонец вчера от Якима прискакал. Как я вам и предсказывал, разбил Ивашка Романов войско Мосальского в битве у реки Вырки. И сам князенька в этой битве погиб. Раз до нас эта весть дошла, то Митьке Шуйскому о том, наверняка, уже доложили. Так вот, не будет он больше под Ярославлем стоять. Завистлив больно. Там Романовы войска самозванца бьют, а он чем хуже? Наверняка, решит, небольшое войско Федьки Годунова раздавить и потом сиё деяние за великую победу выдать. Вот мы его на марше и встретим. А вы думали, что я в городе трусливо запрусь? — усмехнулся я и тут же поправился. — Ладно, Афонька, ты, может, и не думал. Нечего на царя глазами зыркать.
— Прости, государь, — без тени раскаяния в голосе повинился стрелецкий голова. — И в мыслях не было. Разве я посмею?
— Зато другие именно так и думали. И об этом Митьке сообщали. Ни за что не поверю, что в моём войске никого из сторонников Шуйский нет, — пояснил я свою мысль. — Так что давай, Гаврила, собирай потихоньку обоз пушкарский. Сани осмотри, коней проверь. Мы ходко идти будем, чтобы остальное войско поскорее догнать. Случится заминка по твоей вине, голову сниму. И поспеши. Завтра чуть свет в поход уходим.
— Да когда же мне всё успеть, надёжа? — всплеснул руками пушкарский голова. — Тут же пушки нужно в сани сложить, огненное зелье опять же, ядра…
— Ядра не бери. Только картечь. Я с Шуйским артиллерийские дуэли устраивать не собираюсь. А время у тебя есть. Сам же только что на солнышко кивал. И вот что, — обернулся я, перед тем как уйти. — О предстоящем походе молчи. Спросит кто — скажешь, что царь опять чудит. Учения с пушками в нашем бывшем городке затевает.
Я быстро спустился вниз к слегка подзамёрзшей охране, вскочил на подведённого Семёном коня, повёл плечами, гоня прочь морозную стыль.
—
— Что ты, государь. Как можно!
— Затаил, — хитро прищурился я. — Ну, да ладно. Поедешь со мной в монастырь. Приглашаю тебя, сын боярский, за моим столом отужинать.
— Честь великая, государь!
— Ну, и тебя Порохня. Куда же тебя девать-то?
— Без меня никак, Фёдор Борисович, — в усы усмехнулся тот. — Весь день за тобой по всей Костроме мотаюсь. Живот к спине прилип.
— Ну, тогда вперёд. А то отец-эконом наверняка уже нас заждался.
Вскочив на коней, поскакали в сторону Ипатьевского монастыря. Именно его, а не в хоромах воеводы, я, после недолгих размышлений, решил сделать своей резиденцией.
А что? Монахам я больше чем городским жителям доверяю. Присягнуть они мне, конечно, присягнули. Но от сердца ли? Если и так, то далеко не все. И ложится спать, не имея полной уверенности, что тебя этой ночью не зарежут, как-то не хочется. Ну, или отравят. Тоже не самая приятная смерть. Челядь-то от старого воеводы в наследство осталась. Где я им замену найду? К тому же, расположен монастырь практически за чертой города, на другом берегу реки Костромы, а значит, никакие вооружённые заговорщики ночью до меня добрать не смогут. Ну и, что не менее важно, отец Иаков предоставил в моё распоряжение всех своих писцов во главе с отцом Феодосием, что значительно облегчило мне налаживание связей с воеводами и городскими головами ближайших городов. Воспользоваться для этой цели писцами и подьячими приказной избы, я не решился. Наверняка, и среди них сторонники узурпатора найдутся. Ещё не хватало, чтобы мою тайную переписку кроме указанного адресата ещё и Ваське Шуйскому заодно доставляли.
Нас, и вправду, ждали. Отец Феодосий, по уже заведённой традиции, встретил меня у дверей моей кельи, слегка поклонился, льстиво улыбаясь, спросил, можно ли подавать на стол.
Вот ведь лизоблюд доморощенный! Я ему ещё в первый день намекнул, чтобы он этакой дурью не маялся. Поставили тебя за царской канцелярией глядеть, вот и делай, что сказано. Забота об моём, вообще не его епархия. Так нет же. Каждый раз возвращаясь в монастырь, я этого хитреца возле своих дверей встречаю. По-видимому, сообразил, что в случае моей победы отец Иаков здесь надолго не задержится и на его место метить. А может и ещё выше? Кто его знает, о чём он мечтает? Вот и вьётся вокруг моей царской особы, отчаянно пытаясь угодить. И ведь ни разу не опоздал! В окно он что ли постоянно выглядывает? Хотя, скорее всего, кто-то из служек на воротах, заметив моё возвращение со всех ног к отцу-эконому бежит и тот уже спокойно свой пост возле моей двери занимает. Надо будет у Семёна спросить. Наверняка, охрана, что он у дверей в мою келью выставил, ему об этом докладывает.
— Со мной сегодня сотник и стрелецкий голова ужинают, отец Феодосий.
Тот, угодливо кивнув, кинулся отдавать распоряжение.
Кстати, да. Порохню я с должности воеводы снял, официально возглавив своё войско самолично. И дело тут не в собственных амбициях или каких-то претензиях к запорожцу. Просто сразу после захвата города и моего «воскрешения» в Кострому потянулось местное дворянство; всё же симпатии к Годуновым здесь были традиционно сильны, а тут ещё такой шанс выслужится и род свой возвысить. Но вместе с дворянством в моё войско пришло и местничество. До родовитых боярских родов, местной служилой знати, конечно, далеко, но против главенства безродного запорожца сразу глухой ропот начал подниматься. Вот я и сменил своего ближника от греха. Не время ещё этот гнойник из системы управления государством искоренять. Этак я не только нынешних, но и потенциальных союзников от себя оттолкну. А теперь, когда я сам войско возглавил, потенциальные кандидаты на эту должность сразу заткнулись. Не с царём же им местничать?