Стылый ветер
Шрифт:
Тут ведь как. Если царь Дмитрий каким-то чудом всё же сумел спастись во время прошлогодней резни в Москве и сейчас в Польше воинскую силу собирает, то он законным русским царём и остаётся. А если всё же погиб или тем паче, с самого начала самозванцем был, то и престол должен возвратится к предыдущему правителю, раз уж он к тому времени выжить смог. Такие прецеденты в мировой истории бывали.
И где здесь права Васьки Шуйского нахрапом при поддержке кучки бояр на трон вскарабкавшегося? Он с какого боку не поверни, узурпатор в чистом виде!
Единственная закавыка, что и
Ну, почти. История — штука гибкая. В ней каких только вывертов не бывало. Главное, что даже в этом случае, я как получивший престол по наследству, по отношению к Шуйскому, самый законный царь и есть.
Вот и решили воеводы, несмотря на мою очевидную, на данный момент, слабость в воинской силе по отношению к Шуйским, активных действий не предпринимать, выждав, чем наметившийся поход царского брата на Кострому закончится. Раздавит князь Дмитрий жиденькое войско воскресшего царя, тут же с подмогой к нему присоединятся, а проиграет, уже ко мне с поздравлениями и заверениями в верности бросятся.
Те ещё твари! И тут далеко за примерами ходить не нужно. Так будущий воевода в Вологде Никита Михайлович Пушкин умудрился больше года служить одновременно и Василию Шуйскому, и второму ЛжеДмитрию. И тот, и другой искренне считали, что в городе сидит их человек, даже не подозревая воеводу в двурушничестве.
Поэтому, так и не дождавшись полноценной помощи с окрестных уездов, мой противник был вынужден собирать в своё войско «охочих людишек», раздавая им щедрые обещания за участие в походе. Что, впрочем, не мешало князю, пируя каждый день в Ярославле, бахвалится, обещая раздавить сопляка одним ударом.
Ладно, пусть бахвалится. Я тоже потихоньку силой обрастаю. Весть об объявившемся в Костроме царе и призыв двух настоятелей монастырей постоять за истинного государя всколыхнула народ; начало собираться ополчение, потянулись дворяне со своими холопами, появились перебежчики из-под Ярославля. Таким образом, вместе с присягнувшим мне в первый же день костромским гарнизоном и «монастырским» полком, моё войско разрослось почти до пяти тысяч. Так что будет кому город защищать.
— Эх, на будущее бы его ещё на пару метров углубить и на десяток расширить, — потёр я перчаткой замёрзший нос. — А потом водой из той же Костровы заполнить.
— Так это ж сколько трудов, государь, — с сомнением покачал головой Афанасий. — Да и посады куда девать?
Я оглянулся на ехавшего чуть сзади стрелецкого голову, увязавшегося за мной на осмотр фортификационных работ, производимых вокруг городских стен. Вот до чего же он мне иногда Подопригору напоминает. Такой же упёртый и самому царю перечить не боится.
Понятно теперь, отчего у Афоньки карьера не задалась. Ведь до моего появления здесь, этот сын боярский едва до стрелецкого сотника дослужился, в то время как отец и дед в своё время стрелецкими головами в Костроме службу несли. И то, как мне успели сообщить, князь Мосальский Богданова ещё дальше
Но дело своё Афанасий знает. Вон дозор на въезде в стрелецкую слободу по собственной инициативе организовал. А занимай, как до того его предки, должность стрелецкого головы, думается мне, и воротами на въезде в город, мы бы так просто не завладели. Недаром он прежнему стрелецкому голове и самому князю Мосальскому всю плешь, о появившейся под городом воинской силе, проел. Так что пускай ворчит. У меня зато душа за город болеть не будет. Завтра, перед тем как в поход уйду, его за воеводу в Костроме и оставлю.
— Посады и убрать можно, — рубанул рукой словно саблей воздух Порохня. — Заново отстроятся, им не привыкать. Особо, если хозяевам за порушенные домишки заплатить, — покосился в мою сторону запорожец, прекрасно зная моё отношение к разорению крестьянских и посадских хозяйств. — Город важнее. Кострома, вместо столицы у меня теперь, покуда Москву обратно не вернём. А это когда ещё будет!
— Так её ещё отстоять нужно, — добавил в голос скепсиса Богданов. — Шуйский под Ярославлем большую силу собрал.
— От этакого полководца отстоим, — успокоил я стрелецкого голову. — Уже февраль к концу подходит. Другой бы давно под стенами города стоял, А этот всё от Ярославля никак отлипнуть не может. По всему видать, нам время укрепится даёт и весенней распутицы дожидается.
Где-то на другом конце города басовито рявкнуло несколько пушек.
— Опять из пушек палят, — дёрнул я узду, разворачивая коня. — Айда, к пушкарям. Посмотрим, как у них дела идут.
— Порох только зря переводят, вот и все дела, — вновь вставил свои пять копеек, Афанасий. — Шуйский с войском к городу подойдёт, а нам его и встретить нечем будет. Всё огненное зелье на баловство потрачено!
Это он в огород Мизинца большую булыгу кидает; я Гаврилу пушкарским головой над всей артиллерией в городе поставил. Конечно, после бунта сторонников самозванца, в котором Мизинец не сразу на мою сторону перешёл, доверия у меня к нему поубавилось. Вот только альтернативы смоленскому пушкарю всё равно нет. Где я ещё такого умельца найду? К тому же на следующий день, после принятия присяги и целования креста в Ипатьевском монастыре, с Мизинцем был серьёзный разговор. Обещание в будущем чина думного дворянина, должности главы Пушкарского приказа (боярская должность) и богатого поместья, явно заставили бывшего простого пушкаря проникнуться и сменить приоритеты. Оно, конечно, добрый царь для всех — это хорошо, но добрый царь для себя лично — гораздо лучше!
Мизинца мы нашли в одной из выдвинутых чуть вперёд из городской стены башне. Три огромных пушки, хищно смотрящие длинными стволами в узкие бойницы, два десятка пушкарей сноровисто суетящихся возле них.
— Здрав будь, государь, — тут же бухнулась передо мной на колени вся эта толпа.
— И вам здравствовать, служивые. Вставайте. Хватит бородами пыль подметать. Идите, отдыхайте покуда. На сегодня учения закончены.
Пушкари, поднявшись, тут же заспешили к выходу, вполголоса переговариваясь между собой.