Суд истины
Шрифт:
И вот он снова здесь, проливает свет на ситуацию, которая в остальном окутана агонией и отравлена травмами.
— Спасибо тебе, — выдыхаю я, медленно вдыхая, пока беру себя в руки.
Спокойная и собранная. Спокойная и собранная. Спокойная и собранная.
Два слова. Два сильных слова, произносимых этим человеком снова и снова. Если кто-то и заслуживает, чтобы я взяла себя в руки и вела себя подобным образом, так это он.
Успокаивающая тишина окутывает комнату, пока мы оба берем паузу, чтобы подумать, рассмотреть общую картину, прежде чем я наконец понимаю, что нет правильного места, с которого можно начать. Все
— У тебя когда-нибудь были хорошие отношения с Клементиной?
Вопрос звучит глупо, но я не могу уложить в голове их натянутые отношения. И если честно, натянутые все еще кажется слишком мягким словом по сравнению с тем, как все обстоит между ними на самом деле. Не помогает и то, что Нора — мой мир. Я не могу представить себе испорченных отношений с ней. Никогда.
— Трудно сказать. Как и ты, я провел большую часть своего детства, готовясь править королевством. Время от времени мы играли в крестики-нолики за обеденным столом и бегали наперегонки по лугу, когда мама выводила нас на семейный пикник, но мы никогда не искали друг друга. Может быть, мне следовало взять на себя инициативу в этом, как ты всегда делала с Норой, но я был глуп, и к тому времени, когда мои ежедневные тренировки закончились, последнее, что я хотел делать, это проводить время со своей младшей сестрой, которая тоже хотела мной командовать.
Его слова проникают, пускают корни в моем сердце. В этом есть смысл. Все это. Я помню, как провела так много ночей на ферме, внутренне расстроенная тренировками, которым он подвергал меня в тот день, только для того, чтобы в итоге танцевать под любую мелодию, которую играла Нора. Большую часть времени все было хорошо, но в те дни, когда этого не было, мне требовались все мои силы до последней унции, чтобы продолжать. Желание запереться или просто сказать ей, чтобы она заткнулась, было сильным, но не таким сильным, как моя любовь к ней.
Я всегда буду любить ее. Любовью, которую мой отец помог привить мне с такого юного возраста. Может быть, именно поэтому он так поступил. Может быть, он хотел, чтобы мы учились на его собственных ошибках. Если так, то это определенно сработало.
— В каком возрасте они заметно испортились? — Спрашиваю я, устраиваясь на диване лицом к нему, прислонившись спиной к подлокотнику и скрестив ноги перед собой.
— Двенадцать.
— Так рано? — Я разеваю рот от удивления, когда он напевает, чувство разочарования настолько велико, что почти абсурдно, что оно может уместиться в таком маленьком звуке.
— Это могло начаться раньше, но момент, когда я действительно заметил, был тогда. Она всегда умела устраивать истерики, но они вдруг превратились в нечто большее. Злость. Злобу. Отчаяние. С тех пор я избегал ее любой ценой. Мои родители тоже не жаловались на это. Ее гнев ощущали все, но он стал полностью неконтролируемым к ее семнадцатому дню рождения.
Я держу губы плотно сжатыми, пока он на мгновение задумывается, обдумывая, пока я сохраняю небольшие фрагменты знаний.
— Мой отец достал из королевского хранилища самую красивую тиару и преподнес ее ей на розовой подушке, как драматичной принцессе. Они с матерью сияли, ожидая ее реакции, но это только вызвало еще больше ярости у их любимой дочери. Слуга, принесший ее, был мертв
— В следующий раз, когда я назову Нору королевой драмы, не стесняйтесь поправлять меня, — размышляю я, надеясь вызвать у него улыбку, поскольку он заново переживает боль, которая так долго преследовала его.
— Принято к сведению, — говорит он с мягкой улыбкой, прежде чем прочистить горло. — Мои родители не принимали решения забрать ее магию еще год. За это время она ранила или убила еще два десятка людей, но когда решение было принято, яркая вспышка света вырвалась из нее, защищая, и оттолкнула всех назад.
Моё сердце пропускает удар, и я широко раскрытыми глазами смотрю на него. — Яркий свет, — повторяю я, едва шевеля губами, пока он кивает.
— Вы двое — единственные фейри, которых я когда-либо встречал, обладающие такой способностью.
У меня внутри все переворачивается от ненависти к нашему сходству, но я знаю, что без своей защитной магии я бы уже не спасла так много людей. Мысль о том, что на моих руках будет еще больше ненужной крови, пугает.
— Как вам удалось это сделать? — Спрашиваю я, и он качает головой.
— Я обещаю тебе, этот факт действительно не имеет значения. Это было ужасно и предательски, но необходимо. И все же, даже без своей магии, она все равно умудрялась обрушивать адский огонь на любого или что угодно, что доставляло ей неудобства или выводило из себя. Вот тогда-то и началась темная магия. Вот тогда-то ее и нужно было остановить. Вот тогда-то и началось все, что привело к «Поцелую смерти».
Я чувствую боль в словах моего отца, когда он опускает взгляд.
— И все это ради власти? — Спрашиваю я, все еще пытаясь понять мотив Клементины, и отец пожимает плечами.
— Ради власти, что безумно, потому что в тот день, когда мой отец передал мне корону, в тот день, к которому сводились все мои тренировки, я почти отказался. У меня было ошеломляющее чувство, что я не хочу этого, не хочу, чтобы меня ставили в такое положение. Такое, где были бы допущены ошибки, жизненные уроки были бы тяжелыми, и боль, которую я испытывал, больше не была бы только моей собственной. Я не думал, что смогу это сделать.
Мой язык скользит по пересохшим губам, когда я пытаюсь проглотить комок, образовавшийся в горле, но это невозможно. Его слова имеют вес. Я чувствовала их в тумане всего происходящего. Моменты, предшествовавшие моей коронации, заставили меня пересмотреть все, особенно себя, именно так, как он описывает.
— Незадолго до того, как должна была состояться церемония, мой отец отвел меня в сторону, похлопал по плечу и заглянул глубоко в глаза. Несмотря на туман, в котором я чувствовал, что перебываю, он стоял передо мной, полный жизни, и я никогда не забуду, что он сказал. — Его глаза стекленеют, когда он поворачивается ко мне, на самом деле ничего не видя, поскольку воспоминания, кажется, заполняют его взор. — Он сказал: Эта роль создана не для тех, кто этого хочет или кому это нужно. Эта роль создана для тех, кто знает, что может жить без власти, но все равно принимает ее. Для тех, кто видит дальше себя, кто освещает комнату, когда даже лунный свет не помогает им. Роль лидера отводится тому, кто готов пожертвовать всем. Не для себя, а для других.