Судьба чемпиона
Шрифт:
— Милиция! Это милиция?
— Что здесь происходит? — шагнул к письменному столу и взялся за выдвинутый ящик Грачёв.
— А кто вы такой? — вскинулся на него рыжебородый дядя лет пятидесяти. Кулаки Костины непроизвольно сжались. «Вот если бы перед этим я выпил хотя бы рюмку вина,— думал Константин, стараясь умерить свой гнев,— я бы его двинул».
— Они из комиссии по наследству деда! — кричал от телефона Юрий.— Забирают письма, документы. Я не хочу, не отдам,— ни одного листка.
Грачёв тронул за руку Галю, извинился и предложил
Незнакомцам сказал:
— Я не знаю законов, но если внук художника, его наследник, требует...
Рыжебородый тоже перешёл на мирный тон:
— Мы из комиссии, действуем из добрых побуждений, и непонятно, почему мальчик беспокоится.
И обратился к Юрию:
— Ты разве не хочешь паблисити для деда?
— Какое ещё паблисити?
— Ну, славы, известности. Ты дай нам его письма, дневники, а мы подготовим к печати альбом его рисунков, биографию. Ну! Что же тут дурного?
— Ничего я вам не дам! При жизни дедушки не заходили, он вам был не нужен, а кто-то ругал его в статьях. Он умер из-за вас: у него сердце болело.
— Ты, мальчик, говоришь глупости. Ты маленький и не можешь знать наших дел. Мы, коллеги твоего дедушки, любим и ценим его творчество. И ты напрасно к нам вот так нехорошо, недружелюбно относишься.
Мальчик сгрёб со стола бумаги, сквозь слезы сказал:
— Я внук дедушкин, скоро вырасту и во всём разберусь сам.
Грачёв обнял мальчика за плечи.
— Вы нас извините, но мы тут сами... Выясним, наведём справки, а потом уж...
— Но позвольте! — не унимался рыжебородый.— Мы хотели бы знать... У мальчика нет родственников.
— Есть и родственники, и завещательное письмо художника,— оно в суде, а вы, друзья хорошие, если не хотите иметь осложнений, прекращайте свою операцию.
Незваные гости нехотя удалились. Грачёв плотно прикрыл дверь.
— Ты, Юрий, утри слезы и больше их никому не показывай. Ведь мы с тобой мужчины. Верно? А насчёт дедушкиного архива не беспокойся. Мы сегодня же сменим замки в мастерской и отныне вместе будем стоять на страже дедушкиных картин, дневников и писем. А сейчас позволь представить тебе нашу гостью: её зовут Галя. Она любит дедушкины картины, но сейчас мы промёрзли на невском ветру и хотели бы чаю.
— Я сейчас. Я живо!
— О-о! Это мужской разговор!
Грачёв принял от Галины плащ, предложил посмотреть развешенные по стенам картины. Сам пошёл на кухню помогать Юрию. На вопросительный взгляд мальчика сказал:
— Гимнастка. Невеста моего младшего брата.
Юра приподнялся к уху Грачёва, шепнул: «Красивая!..»
— Понимал бы чего!
— Был бы жив дедуля, портрет бы с неё написал.
А через полчаса они сидели за большим обеденным
— Ну, Юрий, как жить будем?
С Юрием Грачёв познакомился в суде, встречались с ним несколько раз — обсуждали, как жить дальше, идти ли Юрию в детский дом или жить под чьей-нибудь опекой. Хотелось Юрию жить с дядей Костей.
— Ну, чего молчишь?
— Не знаю,— буркнул Юрий.
Хотел прибавить: «Я как вы», но сдержался. Он уже давно подготовил себя к мысли жить вместе с дядей Костей, но вот как и где? Не знал. Втайне он надеялся, что дядя Костя переедет к нему. Ездить-то в Комарово далеко.
Грачёв не стал пытать его, заговорил серьёзно, как со взрослым, и так, чтобы и для Гали разъяснилась ситуация. Галя же слушала их разговор с нескрываемым изумлением: она то на Костю смотрела во все глаза: серьёзно ли он всё это говорит, то на Юрия. Она хотела бы спросить его: «А где твои родители?» Но из чувства деликатности молчала, хотя тайна эта всё больше её захватывала и она со всё возрастающим вниманием прислушивалась к разговору.
— Доложу тебе, Юрий — дом в Комарово мне бросать нельзя. И тебе тут без присмотра жить не очень удобно. К тому же, не сегодня-завтра тебе предложат в детском доме жить, а квартира и мастерская к другим перейдут. Ведь тебе нет и четырнадцати.
— А куда девать вещи, мебель? У дедушки много картин.
— Обо всем мы с тобой позаботимся, но пока надо решать главный вопрос — твою судьбу. Если ты хочешь, я тебя усыновлю и тогда наша судьба будет общей — до конца. Квартиру твою нам оставят, а мастерскую...
Юрий сник. Трудно ему было расставаться с мастерской. В то же время своим уже недетским умом он понимал правоту дяди Кости. И Галина, сидевшая рядом, обняла его, привлекла к себе. Юрий от этой неожиданной ласки расчувствовался, слезы полились у него по щекам.
— Ну-ну, мастерскую пусть берут, а картины мы в Комарово перевезем. И мебель тоже.
Лицо Юрия прояснилось, он смотрел на Грачёва, и в глазах его светилась благодарность к этому большому, сильному человеку.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Однажды накануне выходных Очкин позвонил в цех Грачёву:
— Приготовь катер. Прогуляемся по Финскому заливу.
И не спрашивал, хочет этого Грачёв или не хочет,— Очкин привык повелевать.
Катер куплен сразу же после переезда Очкина в Ленинград и был сдан на хранение сторожу лодочной станции близ того места, где Очкин получил надел и затеял строительство дома. Катер большой, с крытой кабиной на два отделения: спальное на четыре человека и кают-компания на двенадцать — шестнадцать мест. Грачёв хотел бы пригласить брата с Галей, Мартыновых, ребят бы своих прокатить, да опасался, что Очкин откажет. Не любит он быть на людях, устает от них на работе.