Судьба драконов в послевоенной галактике
Шрифт:
Катенька довольно умело натягивала на меня пижаму, выламывала руки с явным, нескрываемым удвоольствием.
– Все!
– снова (как видно, успокоившись) пропела она, обдернув на мне пижаму.
– Уу, - Катенька швырнула меня на кровать, а потом с силой надавила зеленой огромной лапой. Лапа легла на мое лицо, и я едва не задохнулся.
– Сетку не порвите!
– в ужасе заверещал Фарамунд Иванович.
– Ладно, - с явным сожалением вздохнула Катенька, - пойдем, Коля...
Я
– Расцветали яблони и груши...
– Пааплыли туманы над рекой, - дребезжащим тенорком подхватил Коля.
– Выходила на берег Катюша, - тенорок Коли и контральто Кати затихали вдали, - на высокий на берег, крутой...
* Часть вторая. Драконы *
Глава первая. Бриганд Мишель
Неделю мы отдыхали на поверхности. Привыкали. Обживались. Жарились на солнышке. Купались в речке...
Мишель объяснял нам:
– Там - Длинношеий. Притом - слоновый Длинношеий. Такие обычно жрут травку и бананы, а этот наладился хряпать мясо...
– Так его живым?
– заинтересовался Федька.
– Угу, - кивнул Мишель, - нас, конечно, на Длинношеего бросают, но этого убивать - ни-ни.
– Вот пускай, - разозлился Валька, - этим "южане" занимаются.
– Ты оборзел, Валя, - деловито и солидно сказал Мишель, - ты просто оборзел: вместо того, чтобы радоваться тому, что тебе досталась творческая интересная работа - не резать, а ловить!
– ты воротишь рыло. Пиздей тебя не слышит, вот бы порадовался. Там, кстати, есть один из "южан". Он и трезвонит.
– А, - зевнул Федька, - мне-то все равно.
..."Южанин" встретил нас неприветливо. Одет он был так, как все здесь одевались: звериные шкуры и еще какая-то шерстистая гадость.
– А, Мишка, - поприветствовал он Мишеля, - Федька с тобой, Валя... А это что - новенький?
– Тиша, - порадовался Мишель, - ну, тебя не узнать. Нам тоже так?
Тиша только рукой махнул:
– Аа... Хрен с ним. Будете посланцами Неба... Верховный жрец завтра камлает - вот вы и въедете.
– На машинке?
– сразу заинтересовался Мишель.
– Можно и на машинке, - тускло как-то согласился "южанин", - а вообще...
Это была жаркая влажная планета. Я глядел во все глаза на лопающееся душное великолепие плодов и ветвей, на сплетение зеленого, красного, синего, покачивающееся под ветром. Мои уши, привыкшие к тишине и гулкости подземелья, где каждый звук на особицу, отдельно, впивали, жадно вливали все это слитное цмоканье, чвирканье, свиристение, шелест, шуршание, гортанные крики птиц, шипение.
– Вы так грохнулись, - задумчиво заметил Тиша, - что жрец камлание на завтра назначил.
Я щекой прислонился к косматому стволу. Я трогал черные
– Ты здорово по-здешнему балакаешь?
– спросил Валька.
– Ничего, - скромно заметил Тиша и вдруг залопотал нечто переливчатое, гортанное - не то песня, не то клекот, - как Тихон Андреевич разговаривает?
– с гордостью спросил он.
Федька, ни слова не говоря, показал большой палец.
– Аа, - довольно протянул Тихон, - то-то вот! Что это у вас боец такой зелененький? Совсем заманали беднягу?
Диего, в самом деле, едва держался на ногах. Тяжело дышал, переводил взгляд с дерева на дерево, с лианы на лиану.
– Ничо, - хмыкнул Мишель, - оклемается.
– Хорошо, - кивнул Тихон, - пойдем пещерку покажу.
Мы шли по лесу, сплетающемуся над нами и под нами, по лесу звучащему и дышащему, по лесу, прогибающемуся под нашими ногами...
– А вот и он, - Тихон указал на флегматичного черного ящера, с наслаждением чмокающего яблоки с огромной яблони.
– Вот зараза, - подивился Мишель, - чик по шее - и фонтан в небо, а вот...
– Низя, - погрозил ему шутливо пальцем Тихон.
Мы миновали ящера, осторожно обогнули его, и я поразился его слоновым лапам, плотно и прочно воткнутым в землю леса.
– Так он ничего, - объяснял Тиша, - а как его какая муха укусит, глаз у него точно лопнет! Расширится, чуть только из орбиты не вылетит - и пошло-поехало. Хвостом метет, так что треск стоит, лапами рвы пробивает - и шипит, гад, паскуда, шипит, головенкой на шее крутит, брымс, брымс. Тьфу, и Тиша плюнул.
Мы увидели вход в пещеру.
Собственно, то была и не пещера вовсе - в том смысле, в каком мы, "отпетые", понимали пещеры.
Так, небольшая белая отлогость в горе, углубленьице, ямка.
Рядом бил светлый искрящийся ручеек. Он напоминал струящееся, брезжущее, оплотневшее дыхание горы.
Я нагнулся к ручейку - и омочил пересохшие губы. Вода была сладкой. Или мне показалось?
– Дрыхните, - великодушно сказал Тихон, - а я пойду к верховному жрецу сообщу, мол, так и так - бумкнулись Посланцы Неба. Принимай гостей.
Диего как стоял, так и рухнул сразу, словно подкошенный. Федька сидел на земле, сняв обувь, и блаженно жмурился. Большие пальцы его ног шевелились - вверх-вниз.
– Ккайф, - выговорил он, - вот меня кто спросит: "Федор Евлампиевич, для чего ты "отпетым" сделался? Для чего в Северный определился?" А я отвечу, а для того, блин, чтобы почуять, что такое настоящее счастье! А настоящее счастье - это, блин, когда чего-то нет, нет и нет! И вдруг фигакс! Вот оно - солнышко, песочек... а не лампочки в коридорах...