Судьба драконов в послевоенной галактике

Елисеев Никита Львович

– Ты это, - равнодушно ответил Тихон, - какому-нибудь "вонючему" скажи или "превращенному". Не выполнишь задание - вообще не будешь из пещер вылезать - знаешь, где окажешься? знаешь, кем окажешься?

Валентин Аскерханович промолчал.

Тяжела жизнь "превращенных" - это он знал.

– Штопать, - вслух прикинул Мишель, - денек-другой. На представлении обязательно быть?

Тихон подумал:

– Да лучше бы, конечно, посмотреть... Все же Посланцы Неба. Могли и не поверить тому, что жрец наболтал, самолично убедились...

И - вперед.

Диего попросил:

– Коллега бриганд, можно я буду сетку чинить, а представление...

– Ладно, - зевнул Мишель, - сиди в ракете, востроглазый, штопай, а мы потопаем, поедем.

– Зачем?
– поморщился Тихон.
– Ну, для чего подъемник-то выгонять зря? Для чего дикарей мучить? Не хватит им психологических нагрузок - Слонозмей, Посланцы Неба, а тут еще одно чудище. Починим сетку - и хоть танк выгоняйте.

– Гуманист, - фыркнул Мишель.

_____________________________________________ ________________

Растерзанный труп Федьки мы нашли под утро на Поляне Священнодействий.

– Б...
– только и выговорил Мишель.

Два черных кострища, влажное прохладное утро. Солнце еще не жаркое. Мириады бусинок влаги, усеявшие листья, травы, цветы, ветви. И все это сияет, блестит, посверкивает, все это ворочается со сна, пробует голоса, разминает мускулы, прокашливается, прочищает горло... "Цивить!"- щебетнула совсем рядом, чуть не над моей головой невидимая птица.

– Ох, блин, - помотал головой Мишель, - ох... Вот, одноглазый, гляди, что борзота с человеком делает... Оборзеешь - таким же будешь. Вали к ракете. Мешок заберешь.

– Ну, - заметил Тихон и пальцем ноги почертил что-то непонятное на песке, - девочек тоже понять можно. Их завтра кушать будут - должны же они удовлетвориться в полной мере? А тут Посланец Неба спрыгнул. У! Это не наши парни с болота. Повышенные требования к...

Я шагал к ракете. С Федькой мы почти не сталкивались в казарме. То есть он почти не обижал меня. И вот поэтому я был к нему абсолютно равнодушен. "А если бы так растерзали Хуана?" Я подумал и признался сам себе с неприятным, противным чувством, что был бы только , только доволен, только рад.

И тогда я понял, что на меня кто-то смотрит. Мне было тяжело от этого взгляда. Словно холодное узкое дуло уперлось мне в ямочку меж шеей и затылком.

Я повернулся. "Не оглядывайся", - сказал я себе и оглянулся.

На тропе позади меня стоял жрец и смотрел. Я понял, что купился, обмишулился, ошибся. Жрец давно уже бесшумно шел за мной, не глядя мне в затылок, а когда поглядел, когда безмолвно, немо приказал мне: "Гляди!", когда вдавился в мой затылок всей ненавистью своих глаз - вот тогда я и обернулся, тогда и посмотрел. Я, "Посланец Неба"!

Жрец смотрел на меня, не удивляясь и ненавидя.

Я поклонился ему, прижав руки к груди.

Жрец заулыбался во весь рот и тоже поклонился, а потом стал пятиться, пятиться, кланяясь и улыбаясь.

В этом его торопливом, придворном

уходе по тропинке, бугристой от камней и корней, читалось столько неволького или вольного издевательства, столько было откровенной неприязни, что мне захотелось полоснуть по наглецу огненной струей, чтобы он запрыгал воющим живым ужасным факелом. Но я сдержался. В конце концов, надо уважать смелость. В конце концов, я мог и не узнать, как относится к нам жрец. А теперь - узнал...

Его тоже можно понять. Жил себе и жил со своим змееслоном. Опасно, но интересно. Имел долю в деле. И вдруг - на тебе! Весь размеренный порядок жизни рушится. Откуда-то сверху валится компания Посланцев Неба. Здрасьте... Прежде все было понятно, периодично, систематично, а теперь... К лучшему ли их? наше? прибытие? Кто мы? Может, дьяволы, похуже Нахтигаля? Откуда ему знать нас? С Нахтигалем он кое-как договорился, кое-что в нем понял... Новая напасть... Как ему в нас-то разобраться?

Размышляя обо всем этом, я вышел к выжженному пространству, в центре которого торчала наша ракета.

Глава вторая. Нахтигаль

Маленькая головка с будто разодранным, кровяным, ничего не видящим глазом, распахнутая, раздернутая, кровоточащая пасть, откуда вместе с шипением вылетают ошметья розовой слюны; видно, что небо ободрано м кроваво, Нахтигаль давится предстоящим ему убийством, словно бы изнутри некто или нечто, столь же ненавистное ему, как и то, что стоит перед ним, что обречено уничтожению, растаптыванию, поеданию, гонит его и нудит: убей, убей, рас-топчи. Узкая длинная шея вывернута, заверчена штопором, и хрип, шипение идут по этой заверченной шее, мучительно раздувают горло слонозмея. Хррмы ошметок слюны? пены? крови? хлопается у ног жреца, кланяющегося, с мольбой тянущего руки к Нахтигалю.

Хррллы, трр, дрр - слоновьи лапы? ноги? живые столбы, обтянутые ящериной кожей? раскорячены и время от времени лупят в планету, ых, ых... Нахтигаля корежит, гонит к новой боли и к новому наслаждению - страсть, без которой он жил бы и жил себе спокойно, жевал бы груши, чмакал бы траву с земли и листья с кустов.

– Ааа!
– тонко, почти по-человечьи вопит Нахтигаль и приближает свое сморщенное, ящериное, искаженное мукой лицо к лицу жреца.

Я пересчитываю девушек .

– Семь, - говорю я, - их семь. И все такие красивые. Он что же, их всех?..

– Нет, - морщится Тихон, - слопает одну, и ту с трудом - видишь, как не по себе мальчику?

– Вот наркот, - просто говорит Мишель, - дать бы по тебе из огнемета. Прервать неземные муки и неземное блаженство.

Я с удивлением посмотрел на Мишеля.

– Одну, - объяснил Тихон, - слопает Нахтигаль, других берет жрец - кого в жены себе, кого в жены сыновьям... Большой человек.

Нахтигаль давился, плевал, хрипел совсем близко от жреца.

– Батюшки, - по-простому изумился Валентин Аскерханович, - да он уже жреца с ног до головы обхаркал. Можно есть.