Судьба драконов в послевоенной галактике

Елисеев Никита Львович

– Крокодиль?
– недоуменно спросил Валя.
– Какой крокодиль?

– О, фы - хитрый, - жрец заученно-фальшиво засмеялся, - о, фы - мутрый крокодиль...

Жрец стал бить поклоны:

– Я просиль, чтобы софсем мало девушка. Софсем.

– Мало?
– переспросил Мишель.
– Ты вон сколько себе нахапал.

– Но я должен делиться с крокодиль - не один Нахтигаль.

Мне стало не по себе от моей догадки.

Я взял за руку Мишеля. Он резко вырвал руку.

–

Ну, что ты цапаешь, как девка в темной комнате: ах, мне страшно, ах, я так боюсь, ах, что вы делаете, ах, как вам не стыдно. Ну да, (бормот.

– Б...
– выдохнул Валя, - как же он подхватил?

– Так, - Мишель вступил в круг света рядом со жрецом, - эй, слушай, как тебя? Я - понял?
– я - добрый крокодил... Я никого не ам-ам, понял?

– Поняль, поняль, - закивал жрец, - Тихон тоже очень, очень тобрый крокодиль... Я - понимайт... Нахтигаль - слой, плохой, фу... Нахтигаль ель и плеваль... если пы не крокодиль, тобрый, тобрый, Нахтигаль фообще бы не ель... фу, слой...

– Так, - Мишель потянулся, - круто... Где - крокодиль? Где он? Хотим видеть! Понималь?

Мишель орал, как глухому, раздельно выговаривая каждое слово...

– О, та, та, - закивал жрец снова, - понималь, понималь, я отфодить...Та? Фы будете иметь еще польше девушек, я отфодить.

– Притуши фонарь, - приказал мне Мишель.

Я убавил яркость.

Жрец заморгал.

– Мишель, - спросил я, - а разве это случается на других планетах? И почему это называется "(бормотом"?

Жрец поднялся:

– Я... идти?

– Идти, идти, - махнул рукой Мишель, - не вздумай прыгать в сторону. Понял? Убьем. Слово "убьем" понимаешь?

– Упьем?
– жрец недоуменно оглядел нас, чуть выступающих для него из тьмы, наверное не имеющими для него объема, едва ли не нарисованными фигурами.
– Упьем?
– повторил он.
– Не понимайт.

– Съедим, - объяснил я. сообразив в чем дело.

– О, - обрадованно закивал жрец.
– Это - понимайт, это - знайт...

_____ __________________________________________________________

Ночь кончалась, когда жрец привел нас к пещере. Вернее, то была не пещера, а некое углубление в горе, этакая вертикальная яма.

Мы увидели в уже сереющем свете начинающегося утра стол и стул, сидящего на стуле Тихона, нога на ногу, одетого во френч, в великолепных офицерских брюках - ни дать ни взять начальник школ, и даже стек в руке.

Перед расфранченным Тихоном стояли девушки.

Тихон махнул стеком и гортанно выкрикнул что-то. Одна из девушек подошла к столу. Она стояла перед Тихоном руки по швам - и в одном этом стоянии голой девушки перед расфранченным, разодетым Тихоном было столько всего, что мне уже захотелось шарахнуть по этому гаду...

Тихон откинулся на стуле:

–

Хороша, канашка, - выговорил он, и я понял его.

Я отвернулся.

Валентин Аскерханович шепнул:

– Это - зря. По инструкции полагается смотреть, если ты - настоящий "отпетый".

Я поднял голову.

Зеленая пупырчатая тварь громоздилась над девушкой.

Спина твари будто бы состояла из множества шевелящихся, сплетающихся и расплетающихся червей.

– Я тебе не нравлюсь, красавица?
– услышал я издевательское, - а вот так, вот - эдак?

И Тихон повернулся к ней "спиной".

Я увидел омерзительное, белое, склизкое брюхо, вздрагивающее горло жабы.

– Я, - говорил Тихон не для девушки, для себя, - двуликий Янус... Вижу, чувствую, ем, убиваю обеими сторонами тела...

– (бормот, сказал Мишель внятно, но тихо, - (бормот - самый, блин, настоящий... Одноглазый! Иди, выведи парня... Воон, к тому кусточку и оттуда кликни, кликни его погромче, чтобы пошел на тебя... Валя, бей из "тога", нужно тело привезти.

Валя вытащил небольшой черный, похожий на пистолет "тог".

Я подбежал к указанному Мишелем месту.

Тихон резко повернулся в мою сторону "червяками". "Ага, - сообразил я, - не очень-то ты двуликий."

– Тихон, Тиша, - громко позвал я, - иди! Надо поговорить.

Тихон зашипел почти по-змеиному, впрочем, в этом шипении я будто различил неистовую, клокочущую ругань, и пошел на меня, чуть набычившись, чуть принагнувшись.

И странным был этот его ход, его движение. Мне показалось, что тварь вышагивала ко мне едва ли не обреченно, едва ли не подневольно...

Так Нахтигаль, давясь и корчась от боли, пожирал свои жертвы.

Нечто сильнее Тихона, сильнее его ума, его осторожности, инстинкта самосохранения (как-никак, опытнейший "отпетый"!) гнало его на меня.

Впрочем, возможно, мне это и казалось

Валентин Аскерханович выстрелил, когда оставалось совсем недалеко, когда я уже чувствовал дыхание твари, которая когда-то была Тихоном.

Тихон рухнул у самых моих ног.

– Его пример - другим наука, - услышал я голос Мишеля, - ишь чего удумал! На вольном воздухе попрыгать... Ах ты...

Мишель не успел договорить. Я смотрел на валяющегося на траве чужой планеты Тихона, Тихона, ставшего тварью. Я увидел его лицо. Именно лицо, а не морду, не харю, не рожу. И это было особенно страшно - человеческое, искаженное неизбывной нечеловеческой мукой лицо у рептилии, у жуткой гигантской твари. "Э, - подумал я невольно, - да ты больше нуждался в лечении, чем в наказании".

Вввизг, вернее - взвизг, как хлыстовый удар.

Первой рванулась к убитому Тихону девушка, стоявшая перед ним навытяжку.