Судьба кочевых обществ в индустриальном и постиндустриальном мире
Шрифт:
Речь идет о высокой адаптивности ненцев, демонстрирующих динамизм в восприятии и освоении культурных и технических новинок – от снегоходов и мотолодок до пластиковых труб (для изготовления подбоев к полозьям нарт) и современных коммуникационных hi-tech изделий, включая мобильные телефоны, навигаторы, видеокамеры, ноутбуки, видеоплейеры и т. д. Однако вместе с ними приходят новые увлечения и зависимости, поглощающие внимание жителей тундры, особенно юное поколение, которое тундровым играм «нгухуко» и «парнэко» нередко предпочитает «смешариков» и «смурфиков».
Поступь глобализации в тундре (не говоря уже о поселках) видна в широком распространении телевизоров, спутниковых тарелок, dvd-плееров, ноутбуков, сотовых телефонов, GPS-навигаторов. В тундре уже есть случаи брачных знакомств через интернет;
например, молодожены Илья и Раиса Салиндер познакомились на специальном сайте, где ненцы могут найти себе подходящую пару. Современная молодежь в поселках и на стойбищах говорит о hi-tech ничуть не меньше, чем об оленях. Обычный вечер ненецкая семья проводит у телевизора. Ненцы
Современные информационные технологии существенным образом повлияли на развитие в тундре этнотуризма. По общему признанию, ненцы представляются едва ли не самым успешным арктическим сообществом, сохраняющим этнокультурную самобытность. Глобальная Сеть легко превратила это качество в бренд и моду: образы тундровых кочевников замелькали на ТВ и в Интернете, а Ямал стал местом паломничества этнофилов и спонтанного развития этнотуризма. При этом случился неожиданный для науки поворот: ненецкая этнография вдруг оказалась не только знанием о народе, но и бизнес-ресурсом. Сегодня почти в каждом чуме есть своя история визитов этнографов и телекинобригад из разных стран; обычными среди ненцев стали обсуждения, кто в каком фильме снимался; среди них появились менеджеры-посредники, организующие этнотуры; в тундре циркулируют слухи и легенды о вознаграждениях за этноуслуги. В весенний День Оленевода, когда к ямальскому райцентру Яр-Сале съезжаются кочевники-оленеводы, возникает нечто похожее на туристический трафик: этнотуристы разных стран нарасхват делят места в кочевых бригадах; иногда на одном стойбище встречаются разные группы гостей, портящих друг другу ощущения первозданности. Тундровая этнотуриндустрия быстро развивается, чему в немалой степени способствует сотовая и кибер-связь. Однако сами ненцы ощущают конфликт между старым этикетом, когда гостевание обходилось без предупреждения и оплаты, и новыми нормами коммерческого приема и оказания этноуслуг. Как и в случае с оленеводством, ненцы используют свой собственный этнокультурный потенциал и пока стараются избегать инсценировок, распространенных в других странах. Не исключено, однако, что в перспективе маркетинг этнокультурного наследия охватит и прежде закрытый от чужаков сакральный мир ненцев.
Тема соотношения ценностей кочевничества и оседлости – основная для тундровых оленеводов. В недавнем прошлом была распространена убежденность в том, что номады – рудимент цивилизации, для изживания которого целесообразно строительство больших поселков, культбаз, школ-интернатов для оседания кочевников. И только завидное упорство и приверженность оленеводов собственным ценностям позволили им устоять перед административными нажимами и соблазнами оседлости.
Сегодня многое изменилось. С одной стороны, «успешные» опыты перевода на оседлость обернулись «драмой поселков» с их депрессивностью, маргинальностью, отсутствием занятости и полноценной самореализации (особенно мужчин) – в отличие от «здоровой тундры», по-прежнему дающей образцы культурной и экономической состоятельности, человеческого достоинства и успеха. С другой стороны, в мире неожиданно распространилась мода на нео-номадизм, чему в немалой мере способствовал бум туризма, кибер- и медиа-путешествий; «новыми кочевниками» стали называть себя представители политического и делового истеблишмента, мигрирующие по миру в своих многочисленных вояжах. Иначе говоря, кочевник становится интересен не только как образчик экзотики, но и как образец энергии и движения, исконно присущих человеку и человечеству. Этот подход в корне меняет отношение к кочевникам, их культуре, технологиям, мотивациям. Вопрос состоит уже не в том, как научить кочевника правильно жить, а в том, как у него научиться философии номадизма и «комфорту в движении» [11] .
11
Головнёв А. В. Кочевье, путешествие и нео-номадизм // Уральский исторический вестник. 2014. № 4(45). С. 133–138.
Общество тундровых ненцев находится в процессе динамичных изменений, идет по пути поиска и выработки оптимального соотношения между новациями и традицией, между кочевым и оседлым бытом. Современные ненцы, осознавая угрозы, которые несет ресурсно-промышленное освоение их традиционному укладу жизни, культуре и мировоззрению, видят и открывающиеся во взаимодействии с предприятиями ТЭК новые перспективы. Они удовлетворены активным строительством в поселках Ямальского района, хотя помнят, что истинный дом ненца – кочевой чум в тундре. Основные опасения ненцев связаны с утратой кочевого образа жизни, и представители коренного населения уверены в том, что их культура может сохраняться только за счет ведения оленеводческого хозяйства. Многие жители понимают прямую угрозу оленеводству со стороны нефтегазового комплекса, но пока затрудняются предложить конкретные варианты решения проблемы. Местное население осознает невозможность препятствовать проведению работ, поскольку нефтегазовые месторождения – это стратегические ресурсы для развития не только региона, но и всей страны. Кроме того, ненцы отмечают, что льготы, предоставляемые им как коренному малочисленному народу Севера, во многом поступают за счет средств
Соотношение традиций и новаций, коренных и пришлых культур на Севере обычно рассматривается как конфликт ценностей и интересов. В действительности это взаимодействие насыщено встречными воздействиями и заимствованиями, своего рода стимулирующей конкуренцией. Многие технологические новшества, прежде всего транспортно-навигационные, не разрушают, а развивают кочевую культуру. Многие традиционные технологии жизни-в-движении представляют собой ресурс для обогащения современных стратегий освоения Арктики. Становление дискурса о понятиях движения и технологиях мобильности, от физических до виртуальных, имеет особое значение для Севера с его коренными кочевниками и подвижными мигрантами, в том числе вахтовиками и туристами. В «северном измерении» России уместно осмысление и применение стратегий арктического номадизма, в том числе полиритмичной мобильности, этики минимализма, принципа полифункциональности, энергоэкономии и других актуальных для современности традиций коренных северян. Северная мобильность, включая номадизм, исторически и по сей день является базовым принципом освоения Российской Арктики.
М. А. Резяпкин
Культурный симбиоз и традиционный товарообмен на Чукотке на рубеже XX–XXI вв. Традиции и новации
Судьбы народов, до сегодняшнего дня сохранивших кочевой образ жизни, привлекают внимание огромного количества исследователей по разным причинам. На одном полюсе мнений стоят ученые, идеализирующие традиционный образ жизни и восхваляющие приверженность скотоводов своему древнему образу жизни, их способность адаптироваться к новым условиям, на другом – сторонники точки зрения на кочевое хозяйство как на рудимент мировой экономики, каким-то чудом еще удивляющий современного человека. Между этими полюсами находится бескрайнее пространство степей, аридных зон, лесотундры и тундры, по которым скотоводы XXI-го века гонят свои стада. Все эти кочевые народы имеют много общего в социальной организации, традиционном хозяйстве, в духовной сфере и в материальной культуре, и об этом написаны сотни книг. В этой статье речь пойдет лишь об одном народе, часть которого ведет кочевой образ жизни, выпасая стада оленей – о чукчах.
Полевая работа проводилась в 1990-е годы в Иультинском и Провиденском районах Чукотского АО, а также в 2016 и 2017 гг. в Провиденском, Чукотском районах и на территории городского округа Эгвекинот, в бывшем Иультинском районе.
Уникальность культуры чукчей, кроме других факторов, обусловлена еще и тем, что этот народ по сути разделен на два принципиально различных хозяйственно-культурных типа – присваивающий тип морских зверобоев и производящий тип оленеводов арктической тундры. Уже несколько сотен лет эти два типа находятся в постоянном симбиозе, минимизируя риски друг друга. Во время падежа скота оленеводы ждут помощи у своих береговых братьев, в сезон неудачной охоты зверобои рассчитывают на спасение у тундровиков. Так было заведено издревле, с тех пор, как воинственные чукчи-оленеводы освоили Чукотку, последовательно вытеснив или ассимилировав практически все жившее там население, за исключением эскимосов, у которых и позаимствовали культуру морской охоты. И хотя военные стычки между народами – далеко в прошлом, до сегодняшнего дня чувствуется их соперничество, в котором эскимосы явно проигрывают, уступая в численности чукчам почти в 10 раз. К тому же, мерилом, эталоном успеха среди зверобоев является добытый кит, а лишь одно чукотское село Лорино добывает примерно половину (!) годовой квоты (56 голов в 2017 году из общей квоты 135). Другим селам остаются крохи по 2–5 голов в год.
Сильные позиции береговых чукчей наверняка являются историческим следствием в том числе и «крепкого тыла» – родственников-оленеводов, которые играли важную роль в экономике народов Арктики и позволили им постепенно занять практически всю береговую линию, за исключением трех эскимосских поселков (Сиреники, Уэлькаль, Новое Чаплино). Конечно, здесь мы не забываем и о результатах государственной «политики укрупнения», в процессе которой коренные жители были согнаны со своих родовых мест. Это прежде всего ударило по береговым – чукчам и эскимосам, которые традиционно селились небольшими группами до 100 человек – именно такая группа жителей поселка наиболее приспособлена к выживанию за счет коллективной охоты на крупных млекопитающих.
Но вплоть до 30-х гг. XX-го века, до начала коллективизации, самой мощной экономической единицей Чукотки было крупное оленеводческое хозяйство со стадом в несколько тысяч голов. Самыми влиятельными людьми среди чукчей были владельцы крупных стад. Тундровики же, хранители древних традиций, всегда являлись и референтной группой, которая выступала арбитром в вопросах обычного права и духовных практик. До сих пор во всех вопросах, касающихся традиционной культуры, чукчи говорят: «Это нужно у тундровиков спросить. Они это лучше знают!»