Судьба — солдатская
Шрифт:
— Чудовище, а не женщина… Но я из нее, прежде чем подвергнуть экзекуции, вытяну все. От меня просто так не отделаешься…
«Не вытянешь», — молча простонал Зоммер, переставший себя чувствовать — будто истязали его, а не Соню и не эту женщину.
Фасбиндер доставил Зоммера обратно к штурмбанфюреру… И опять Зоммера усадили на тот же стул, где он сидел перед этим.
Штурмбанфюрер долго смотрел в глаза Зоммеру. Зоммер, не скрывая растерянности, поглядывал на него. «Так естественней, — думал он. — Только бы выпустили — надо успеть сообщить», — а перед глазами все стояла Соня, сидящая на стуле.
— Значит, молчит, —
— Молчит? — напустив на себя искренность, удивился Зоммер. — Почему молчит? Она все сказала. Я даже притворился нежным, любящим, — и стал излагать услышанную от Сони легенду о причине ее ареста.
Штурмбанфюрер слушать не стал. Махнув рукой, поднялся.
— Это выдумка, Зоммер, простите, господин Зоммер. Все они так говорят, пока не припечет.
— Но, господин штурмбанфюрер, если вы мне верите, — пошел еще на одну хитрость Зоммер, — то могу сказать: все-таки я ее знаю больше всех. Она всегда была сердобольной. Она, я это утверждать могу, могла выполнить просьбу, не подозревая. У нее такой характер…
— Не будем препираться, господин Зоммер, — перебил его Фасбиндер, которому, видно, надоело его слушать. — Я сразу заметил за вами все грехи, которые сопутствуют немцу старой закваски: сентиментальность, человекоугодие, рассудочность… Господин штурмбанфюрер отпускает вас домой. Пока не вызовем, живите. Попутно присматривайтесь, кто ходит в дом к ее матери. Это… задание пока вам.
Зоммер поднялся со стула. Старался смотреть на них, как на благодетелей своих, а в голове уже составлялись планы, как понесет в дупло записку.
Домой пришел он совсем разбитый. С отвращением сбросил с себя немецкую форму. Никак не мог понять, почему его отпустили. Пришла от соседей Сонина мать. Встретив его в коридоре, припала к нему. Вздрагивала. Шептала сквозь слезы:
— Горе у нас. Помог бы. У немцев ведь служишь…
И оттого, что она сказала «у немцев ведь служишь», до боли сжалось уставшее сердце. Он только и смог выдохнуть:
— Не служу я у них, мать. — А через минуту добавил: — И не служил.
Записку в дупло Зоммер понес за час-полтора до комендантского часа. Сначала сел писать ее дома, но, подумав, что за ним могут следить, отложил карандаш, посмотрел на чистый лист бумаги и поднялся. Походив по комнате, Зоммер решил написать записку у ветлы. Он вернулся к столу, сунул в карман брюк бумагу с карандашом. Еще походил по комнате. Накинул на плечи старенький пиджак Сониного отца. Прошел на кухню. Там сидела, пригорюнившись, мать, совсем высохшая, постаревшая. Прикидывал в уме, сказать ли ей, куда пойдет.
— Я тут схожу… — замялся он и, увидав ее глаза, почти такие же, как у дочери, понял, что доверить ей можно и надо. — Соня просила, — заговорил Зоммер, — если я не вернусь, то сделаете вот что… — и стал, присев возле нее, объяснять, что она должна сделать тогда.
Мать выслушала не перебивая. Выражение ее лица говорило: сделаю, мне теперь все одинаково.
Зоммер вышел на крыльцо. Приглядываясь, надел пиджак. Спустился со ступенек и пошел. У моста через Пскову стоял угрюмый человек в штатском. Зоммер бросил на него мимолетный, придирчивый взгляд. Миновал его. Человек на мосту не выходил из головы. Все время казалось, что в затылок глядят чьи-то злые глаза. «А вдруг правда следят?.. Что-то надо придумать…» — И Зоммер, ускорив шаг, свернул в проулок. За углом остановился, притворно роясь в кармане пиджака. Ждал.
И действительно, почти тут же, через какую-то
— Ну как, мамаша, при новых-то властях? Не беспокоят? — а сам то и дело оглядывался.
Женщина испуганно прижала к себе сумку. Тогда Зоммер, пожелав попутчице счастья, прибавил шагу. Вскоре он снова срезал угол. Выходя на улицу, столкнулся с патрульными. Высокий темно-русый немец, когда Зоммер уже прошел их, оглядел его и крикнул:
— Астанавитес!
Зоммер остановился. Повернувшись к немцам, сказал:
— Их бин дойче [17] , — и показал документ, что он является немцем-колонистом.
17
Я немец (нем.).
Те даже не стали документ разглядывать. Махнули рукой: дескать, иди, куда шел.
До Псковы добрался он без приключений. Поглядев на ветлу у воды, сразу вспомнил, как весело провели они — он с Соней и Петр с Валей — теплый майский вечер здесь, у Псковы… Зоммер осмотрелся. Глянул на тайник, и показался он ему до обидного неудобным. «На виду весь», — сбрасывая с себя пиджак, подумал он.
Присев к воде, Зоммер вынул бумажку, карандаш, написал текст. Подойдя к скамейке у ветлы, сел. Раздевался и говорил про себя: «Пусть думают, если даже следят, что пришел покупаться». Приглядывался, кося глазами, к дуплу.
Дупло было небольшое. Его заслоняла, свесившись, густая ветка. Оно зияло из-за листьев темным, глубоким провалом в древесине.
Зоммер снял сапоги. Делая вид, что теряет равновесие, стал валиться на ствол. Рука уперлась во внутреннюю стенку дупла и, разжавшись, выпустила бумажку. Поднимаясь, Зоммер представил, как записка с текстом: «Шилов провокатор. Звездочка», ложится на дно дупла.
Сняв брюки и рубашку с майкой, Зоммер встал. Торжествующий, он еще раз посмотрел на тротуар. То, что выполнил, может, последнюю просьбу Сони, приободрило его.