Судьба Убийцы
Шрифт:
Я остановился, достаточно информации для него. Боль и стыд пусть останутся со мной.
– Ты не говорил мне об этом.
– Ты злился, - я помедлил: - Твой черед, что тебе снится?
Он затих. Я постарался, чтобы следующая фраза прозвучала легко:
– Полагаю, мы оба умрем. Снова.
Он глубоко вздохнул, пытаясь найти своей рукой в перчатке мое запястье.
– Я не хочу спать, Фитц. Сижу здесь в темноте днями и ночами и стараюсь не засыпать, чтобы избавится от снов. Но у меня не получается. И желание рассказывать сны, записывать их, настолько сильно,
– Но молчание делает тебя больным?
– Это похоже на одержимость. Истинные сны должны быть произнесены, рассказаны кому-то, в крайнем случае, записаны, - он засмеялся.
– Служители основываются на этом, собирая сны бедных белых полукровок, подобно фермерам, собирающим созревший виноград. Все идет в их библиотеку снов и предсказаний, где обрабатывается, избавляется от лишних деталей и хранится годами. Множество перекрестных ссылок на разные части пророчеств заставляют их работать, принося выгоды и доходы Служителям.
Он потянулся ко мне, как ребенок, проснувшийся от кошмара, и я обнял его, прижимая к себе. Шут покачал головой.
– Фитц, они узнают, что мы идем. У них будет Пчелка, и они будут все знать наперед. Счастливого конца не получится.
– Так расскажи, не вынуждай меня идти вслепую.
Он рассмеялся:
– Нет, Фитц, ты все путаешь – слепой здесь я. Ты умираешь, тонешь во тьме, в холодной соленой воде, смешанной с кровью. Вот я и рассказал. Не уверен, что это нам принесет какую-то пользу, но теперь ты знаешь, - я почувствовал, как его плечи опустились.
– А я, наконец, почувствовал небольшое облегчение, поделившись снами.
Меня пробрал холод. На словах я мог не верить его снам, но внутри чувствовал, что Шут прав.
– Может, я замерзну насмерть?
– легкомысленно предположил я, сам осознавая фальшь, звучащую в голосе.
– Говорят, ты просто засыпаешь и умираешь во сне.
– Прости, - я услышал ту же лживую легкость в его тоне.
– Не я решаю, как это произойдет. Я просто пересказываю свои видения.
– А что будет с тобой?
– О, это худшая часть. Думаю, я переживу все.
Я почувствовал огромное облегчение, а затем оно прошло. Он не был уверен в том, что выживет.
– А Пчелка?
– голос дрогнул.
– Знаю, ты видел ее живой. Мы спасем ее? Она вернется домой?
Он сказал нерешительно:
– Думаю, она похожа на тебя - точка пересечения всех возможных вариантов будущего. Я видел ее в короне, с чередующимися зубцами пламени и тьмы. А еще я вижу ее и сломанные кандалы, как будто она та – кто может освобождать. Еще она является ко мне в виде разрушенного корабля.
– Насколько разрушенного?
– Настолько, что его невозможно восстановить, – тихо ответил он.
Мое дитя. Дочка Молли. Разрушена так, что починить уже невозможно. Часть меня знала, что ее характер приведет к такому исходу. Ее сломают, как Шута или меня. Что-то в груди заболело при этих мыслях.
– Что ж. Кого только не ломали: и тебя, и меня.
– И мы оба становились сильнее
– Мы стали самими собой, - уточнил я.
Во мне никогда не существовало твердой уверенности относительно влияния на мою судьбу пыток Регала. Какая-то моя часть умерла в той камере, как в прямом, так и в переносном смысле. Сейчас я был жив, но так и не понял, нашел ли больше, чем потерял. Бесполезные вопросы.
– Что еще?
– потребовал я. Его голова дернулась, и я изменил вопрос: - Давно ты не спишь?
– Не знаю. Я дремлю, а потом просыпаюсь и не понимаю, как долго проспал. Слепота в том и заключается, что не отличаешь день от ночи.
– Ты хочешь поделиться со мной еще чем-то? Своими снами или мыслями?
– Мне снился орех, который опасно раскалывать. Иногда я слышу несусветную ерунду: «Приманка – капкан, охотник в ловушке». Но не всегда я вижу сны, иногда передо мной перекрестки, у них бессчетное количество дорог, выходящих из единого центра. В молодости я видел их чаще и яснее, но после того, как ты вернул меня к жизни, я долгое время не видел ни одного. Пока меня не коснулась Пчелка на рынке. Это было невероятно, касаться ее и знать, что она – центр множества путей. Она тоже увидела их, мне даже пришлось отговаривать ее от слишком поспешных поступков, - его голос дрогнул.
– Что случилось потом?
– тревожно уточнил я
Он рассмеялся.
– Потом, думаю, ты ударил меня ножом в живот. Несколько раз, но я перестал считать после второго.
– Ох, - меня бросило в дрожь.
– Не думал, что ты запомнил тот момент...
Я почувствовал вес его тела на моем плече и произнес:
– Прости.
– Слишком поздно, - он похлопал меня рукой в перчатке.
– Я давно простил тебя.
Что на это можно было ответить? Он продолжил:
– Совершенный. Когда мы оказались в Трехоге, я увидел множество сияющих путей, исходящих из корабля: некоторые возвращались обратно в Кельсингру и Трехог, но большинство вели на Клеррес – самые прямые и короткие начинались на Совершенном.
– Поэтому ты настоял, чтобы мы остались на борту?
– Теперь ты веришь мне?
– Не хочу, но верю.
– Я чувствую то же самое.
Тишина накрыла нас, я ждал, пока не понял, что Шут уснул. Я осторожно передвинул его со своего плеча на подушку и переложил его ноги на койку. Это напомнило мне, как я укладывал спать Нэда после приснившихся кошмаров. Как давно это было. Шут подтянул колени к груди, свернувшись в клубочек. Я присел с краю. Он будет спать и ему приснятся сны, хочет он того или нет.
А я буду пробовать работать Скиллом.
Я медленно выдохнул, опуская свои стены, и сразу же почувствовал корабль.
Простите, - пробормотал я, будто бы столкнувшись с незнакомцем в толпе, а затем забыл о нем, потянувшись вперед, направляясь в течение Скилла. Оно было спокойнее, чем в прошедшие месяцы. Такое же постоянное, как ветер, наполнявший наши паруса. Я позволил Скилл-потоку увлечь мой разум в Олений замок к Неттл. Моя дочь спала, и я погрузился в ее сон, осторожно попытавшись разбудить: