Судьба Убийцы
Шрифт:
По вечерам, когда мы пришвартовывались, Лант, Спарк и Персиверанс вместе с командой играли в кости, карты и какие-то резные палочки. Через стол из рук в руки часто переходили воображаемые состояния.
Пока они играли, мы с Янтарь уединялись у нее в каюте. Я отважно игнорировал улыбки, которыми обменивались Лефтрин и Элис, когда позже я присоединялся к компании. Я хотел бы найти в этом юмор, но на самом деле чувствовал себя так, будто мучил Шута во время наших встреч наедине. Он хотел бы помочь, но жестокость, перенесенная им в Клерресе, мешала ему последовательно излагать свои воспоминания. Горечь историй, которые я вытаскивал из него, не вызывала желания копать глубже. И все же я знал, что должен. Я узнавал о Четырех по кусочкам и упоминаниям вскользь. Это было лучшее,
Единственной из Четырех, о ком я узнал подробно, была Капра. Капра, казалось, гордилась тем, что была старшей из Четырех. У нее были длинные серебряные волосы и синие одежды, украшенные жемчугом. Она казалась мягкой, доброй и мудрой. Она была его наставником, когда он впервые прибыл в Клеррес. В первые дни он ежедневно приглашался в ее комнату в башне, когда заканчивал свои уроки. Там они сидели вдвоем на полу перед огнем, и он записывал свои сны на толстую мягкую бумагу, желтую, как сердцевина маргаритки. Они вместе ели вкусные маленькие пирожные, экзотические фрукты и сыры. Она научила его пить вино крошечными глотками из маленьких кубков с золотой оправой и приучила к чаям. Иногда Капра приглашала туда акробатов и жонглеров, просто чтобы развлечь его, а когда он захотел присоединиться, стала учить его их навыкам. Капра хвалила его, и он расцвел в ее заботе. Когда она произносила его имя, Любимый, он верил, что именно это она и имела в виду. Он говорил о юности, которой я завидовал. Окружен заботой, восхвален, образован – мечта любого ребенка. Но все мы просыпаемся от снов.
Чаще всего я сидел на полу нашей каюты, он занимал нижнюю койку и, рассказывая, незряче смотрел вверх. Дождь обрызгивал маленькие окна каюты. Одна-единственная свеча, которую он не мог разглядеть, давала мне тусклый свет, соответствующий его темным рассказам. Он был Шутом во время этих встреч, в свободной блузке с разлитым кружевом на груди и простых черных гамашах, платье Янтарь – увядший цветок на полу каюты. Его поза и одежда были как в дни нашей молодости: колени подтянуты к подбородку, руки - обнаженная и в перчатке, обхватывали колени. Его невидящие глаза смотрели в то далекое время.
– Я усердно учился, чтобы угодить ей. Она давала мне читать сны и слушала мои искренние толкования. Я сидел перед огнем, когда впервые прочитал о Нежданном Сыне в старом разваливающемся свитке. Он рассказал мне о том, о чем не мог сообщить ни один другой. Я буквально начал дрожать. Мой голос дрожал, когда я рассказывал ей о детском сне. Мой новый сон и старый, сплетенные вместе, как переплетенные пальцы. Я говорил ей правду, сказав, что мне будет жаль покидать ее, но я был Белым Пророком этого времени. Я знал, что мне нужно быть в мире, готовясь к изменениям, которые мне необходимо совершить. Действительно, я был глупцом, я боялся, что мой уход ранит ее.
Шут сдавленно вздохнул:
– Она выслушала меня. Затем печально покачала головой и мягко сказала: «Ты ошибаешься. Белый Пророк этого времени уже проявил себя. Мы обучили ее, и вскоре она начнет свои изменения. Любимый, каждый молодой Белый хочет быть Белым Пророком. Каждый ученик в Клерресе делал это заявление. Не грусти. Есть другие задачи для вас, чтобы смиренно и хорошо помогать истинному Белому Пророку».
Я не мог поверить в то, что слышал. У меня зазвенело в ушах, в глазах поплыло, и я услышал, как она отреклась от меня. Но Капра была такой мудрой, доброй и старой, я знал, что она должна быть права. Я пытался признать, что не прав я, но сны не позволили мне. С тех пор, как она отреклась от меня, мои сны стали похожи на бурю, по два или три за ночь. Я знал, она будет недовольна тем, что я их записал, но не мог удержаться. Она изучила каждый и объяснила мне, что это относится не ко мне, а к другому.
Он медленно покачал головой:
– Фитц, я не могу объяснить свое горе. Это было... как смотреть сквозь плохо сделанное стекло. Есть гнилое мясо. После ее отвратительных слов я чувствовал себя физически больным. Они звенели неправдой в моих ушах. Но она была моим наставником. Она относилась ко мне с такой любовью. Как она могла быть неправа?
Он так искренне задал этот вопрос.
– Однажды Капра повела меня по лестнице в верхнюю башню. Фитц, она был огромной, больше, чем Сад Королевы в замке Баккип. И башня была завалена сокровищами. Удивительные вещи, невообразимо прекрасные, были раскиданы, как брошенные игрушки. Там был посох, который весь сверкал на свету, и чудесный трон, сделанный из крошечных переплетенных цветов нефрита. Некоторые из них, теперь я знаю, были сделаны Элдерлингами. Ветряные колокольчики, которые пели, статуя горшка с растением, которое вырастало из него, цвело, уходило в землю, а затем снова вырастало. Я с удивлением посмотрел на Капру, но она решительно сказала мне, что они прибыли с далекого пляжа, на который море выносило такие сокровища, и что хранители этого места договорились с ней – все, что море даст им, будет принадлежать ей, если она предоставит им покровительство.
Я хотел узнать больше об этой истории, но она взяла меня за руку, подвела к окну и велела посмотреть вниз. Я увидел там женщину в обнесенном стеной саду, полном цветов, виноградных лоз и фруктовых деревьев. Она была Белой, как и я. Я встречал других в Клерресе, которые были почти такими же бесцветными, как я. Почти. Все родились там, и все они, казалось, были родственниками, брат и сестра, дядя и кузен. Но никто из них не был таким Белым, как я. Пока я не увидел ее.
Там была еще одна женщина, с рыжими волосами и большим мечом. Она учила белую женщину владеть им, помогала и подбодряла. Белая женщина танцевала с этим мечом, ее волосы разметались, она двигалась так красиво. Тогда Капра сказала: «Вот она. Настоящий Белый Пророк. Ее подготовка почти завершена. Ты увидел ее. Давай покончим с глупостями», – он вздрогнул. – Это был первый раз, когда я увидел Бледную Женщину.
Он замолчал.
– Ты рассказал достаточно на сегодняшний вечер.
Он покачал головой, поджав губы. Поднял руки и крепко потер лицо, и на мгновение на его коже проявились выцветшие шрамы.
– Поэтому я больше не говорил о своей судьбе, – сказал он резко. – Я записывал свои сны, но больше не пытался их толковать. Она брала их у меня и откладывала в сторону. Непрочитанными, как я думал, – он покачал головой. – Я понятия не имею, сколько знаний ей передал. Днем я учился и старался быть всем довольным. У меня была прекрасная жизнь, Фитц. Все, что я мог попросить. Хорошая еда, внимательные слуги, музыка и вечерние развлечения. Я думал, что приношу пользу, потому что Капра поставила меня на сортировку старых свитков. Это была работа писаря, но я был хорош в этом, – он размял свои покрытые шрамами руки. – По обычаям моего народа я был еще ребенком. Хотел угодить и скучал по любви. Поэтому я попытался.
Но, разумеется, я потерпел неудачу. Работая в библиотеке, я встретил писания о Нежданном Сыне. Мне приснился сон, про шута, поющего глупую песню про «сало припас». Он спел ее волчонку, Фитц. У детеныша появились рога, – он издал приглушенный смешок, но на руках у меня волосы встали дыбом. Действительно ли он видел меня во сне задолго до того, как мы встретились? Но это был не я. Это была всего лишь головоломка, на которую я, возможно, был ответом.
– О, мне не нравится выплескивать на тебя этот рассказ. Жаль, что я не говорил об этом раньше. Так много всего, о чем мы никогда не говорили. Так много вещей, за которые мне не так стыдно, если больше о них никто не знает. Но я закончу, – он посмотрел на меня, незрячие глаза наполнились слезами. Я скользнул по полу и взял его руку в перчатке в свою. Его улыбка была нерешительной. – Я не мог вечно отрицать то, кем я был. Во мне росли гнев и негодование. Я записывал свои сны и начал опираться на другие сны, некоторые древние, некоторые недавние. Я построил крепость доказательств, которые Капра не могла отрицать. Я не настаивал, что именно я Белый Пророк, но начал задавать ей вопросы, и совсем не невинные, – он слегка улыбнулся. – Я знаю, ты не догадываешься, Фитц, но я могу быть упрямым. Я был полон решимости заставить ее признать, кто я и что.