Судьба
Шрифт:
Шарапов был рад, что разговор с комиссаром происходит в присутствии Майи. Ее скорее можно разжалобить, склонить на свою сторону.
— И батюшку вашего, Семен Федорович, я хорошо знал. Он ко мне в Мачу грузы привозил. Большого ума был человек и совершенно неподкупный… — Шарапов осекся. К месту ли сейчас говорить о неподкупности? Меньше всего ему хотелось, чтобы Семенчик оказался неподкупным. — И о дедушке вашем, Семене Ивановиче Харатаеве, наслышан. Пусть легко ему дышится, если старик жив.
Семенчик нахмурился, становилось стыдно при одном упоминании о бывшем улусном голове, деспоте Харатаеве.
—
— По случаю вашего приезда не худо бы посидеть. Приходите вечерком с матушкой, буду очень признателен. Выпьем по рюмке, вспомним… Правда, приходите. Придете?
Ответила купцу Майя:
— Не придем.
Шарапов улыбнулся, но улыбка получилась жалкая, недоуменная.
— Помилуйте, Мария Семеновна, мы ведь готовились! Не обижайте. Редко в наше отдаленное, глухое село жалуют такие гости, как Семен Федорович.
Майя пожала плечами:
— Вместо нас угостите своих батраков. Пусть хоть раз наедятся досыта.
— При чем тут батраки? Я ведь как родных приглашаю. А вы… Точно враги мы…
— Враги и есть, — нахмурился Семенчик. — Вы — купец, а мы — ваши бывшие батраки.
— Господи, да какой я купец? Несчастные две лавки! И больше ничего за душой. А прежде-то как я жил? Вы же не знаете! И дровосеком был, и сено косил, и кем только не работал, пока не нашелся добрый человек и не взял к себе в напарники. Ну, накопили мы с ним деньжат, с горем пополам лавчонку открыли, себе во всем отказывали, честной торговлей занимались. Что же в этом плохого? Ведь не собирается новая власть торговлю свертывать?
— Нет, не собирается, — подтвердил Семенчик.
— Так в чем же дело? Я готов и при новой власти торговать.
— Не будет этого. Частная торговля запрещена.
— Запрещена? — упавшим голосом переспросил Шарапов. — Но я уже закупил товары для оборота. Куда же мне их девать?
— Все товары будут изъяты у вас и обращены в собственность народа.
Семенчик и Майя видели, как у Шарапова побагровело лицо.
— Но это же грабеж!.. Ни одна власть не отбирала то, что нажито…
— Нажили не вы.
— Как не я? А кто?.. Да у меня до сих пор мозоли не сошли! Лишнюю копейку боялся истратить. Копил. За что такая немилость? Мария Семеновна… Я ведь, кроме добра, ничего вам не делал. Помните, когда вы всем семейством ехали через Мачу в Бодайбо? Я как предчувствовал беду и уговаривал вас и Федора остаться у меня. Если бы послушались, может, с Федором ничего бы и не случилось. А потом?.. Потом что было? Помните?.. Я ведь вас спас!
Майя не смолчала:
— А скольких вы погубили? Кого по миру пустили, а кого заставили на себя горб гнуть. И нас не попрекайте. Мы с сыном тоже не даром хлеб ели. С утра до ночи спины пе разгибали.
Домой Шарапов возвращался, не замечая дороги. Задыхаясь от злости, бормотал себе под нос:
— Щенок, молокосос!.. Приехал моим богатством распоряжаться. Шалишь, комиссар. Кроме меня, моим имуществом никто владеть не вправе.
Как стемнело, Шарапов взял лопату и всю ночь рыл яму за амбаром. К утру все золото, деньги царской чеканки были схоронены. Поверх он набросал досок, ломаных ящиков. «Ищи-свищи, грабитель. Шиш вместо золота получишь», — со злорадством думал он.
А куда спрятать пушнину? Шарапов настежь распахнул дверь амбара. Он был
Двухэтажное складское помещение тоже ломилось от товаров. Внизу — ледник с мясом, маслом, рыбой, а наверху хранились сукна, ситец, шелка, чай, табак.
…Всходило солнце. В складе стало посветлей. Купец, быть может, впервые в жизни осознал, какое богатство таит он под замками. Где его укрыть?.. Не отдавать же комиссарам?
— Не отдам! — прошептал с яростью. — Пусть лучше сгорит.
Оп грохнул дверью и, трясясь всем телом, позвякивая ключами, замкнул склад.
У бывшей волостной управы собралось почти все село. Каждому не терпелось поглядеть на большевистского комиссара, который привез в Мачу важные новости. Но любопытнее всего: комиссар-то не чужой, неизвестный человек, а свой, мачинский! Еще недавно гонял босиком по селу, пас чужую скотину, батрачил, как и большинство сельчан.
Но что-то долго не появляется комиссар. Пустили слух, будто он и Усов еще с ночи закрылись в юрте и там совещаются.
Чтобы скрасить ожидание, молодежь затеяла игру. Слышались русская и якутская речь, шутки, смех. Большинство жителей Мачи — русские, но владели они и якутским языком так же, как и родным, поэтому разговор часто шел вперемежку.
Парни и девушки, взявшись за руки, водили хоровод. В кругу оказались двое: высокая стройная девушка с длинной русой косой и неуклюжий увалень с прыщеватым лицом. На девушке было платье из голубой парчи и красные сафьяновые сапожки на высоком каблучке. Белолицая, большеглазая, девушка была так хороша, что, кто бы ни проходил, останавливался и глазел на нее. Это была Настя, единственная дочка купца Шарапова. Она воспитывалась в Иркутске у родственников матери и только этой зимой переехала жить в Мачу, к своим родителям.
Прыщеватый парень, который попал в круг с такой красавицей, уряднику Петухову приходился родным сыном. Не иначе, породниться хочет с купцом.
А вот и комиссар, идет с Усовым, важный, серьезный. Все повернулись к нему, разглядывают. Давно пора начинать сходку. Комиссар заулыбался, увидев хоровод, потом вдруг подпрыгнул, как жеребенок, подбежал и, встав в круг, вместе со всеми запел:
Каравай, каравай, Кого хочешь — выбирай!..Пожилые мужчины и женщины, толпившиеся в сторонке, начали переглядываться. Вот так комиссар — хоровод водит! Что же происходит-то на белом свете: купеческая дочь зарделась — даже уши раскраснелись — и выбрала комиссара. А комиссар заулыбался, показав белые ровные зубы, и тоже выбрал себе красавицу Настю.
В это время подошел Шарапов. Увидел в кругу свою дочь с комиссаром и оторопел: «Эка, угораздило ее…» И невольно залюбовался: «Эх, идет же им, прости господи!..» Купец обернулся и увидел Майю, стоявшую неподалеку.