Судьба
Шрифт:
— Интересуюсь, на паях вы или как? С Христиной-то?
— А-а. — Кузя переглянулся с товаркой. — На паях. А что?
— И выручку пополам? — вытянул морщинистую шею Юхим.
— Нет. Не пополам. Христине — побольше, мне — поменьше.
— Ой, так ли? Что ж ты, дуралей, соглашаешься?
— А много ли мне надо? Детей я вырастил. — Кузя окинул взглядом жалкую фигуру Юхима. — Подойди ко мне, дед. Сюда, за прилавок.
Старик, смеясь, замахал руками:
— Ну какой я
— Иди, иди, не бойся! — Новый продавец затащил Юхима за прилавок. — Хочу малость приодеть тебя. — Он снял с плечиков пальто с меховым воротником. — Ну-ка, примерь.
— Надевай, Юхим. — Кто-то явно посмеивался. — За примерку денег не берут.
— А что? И одену! — Голос Юхима задребезжал. Старик скинул изодранный кафтан и влез в пальто.
— Глядись в зеркало! — зашумели посетители, включаясь в игру. — На боярина похож! Хоть жени!
— Не велико? — вполне серьезно осведомился Кузя. — Христина, глянь-ка!..
Христина подошла к Юхиму:
— Ну-ка, повернись, дед. Вроде бы ничего.
— Ему надо брать на вырост, — острили в лавке. — А может, наоборот?..
— А тебе, Юхим, нравится шуба? — спросил Кузя.
— Эта? — Дед вертелся перед зеркалом, как молодой. — Да мне такая и во сне не снилась. Соболь, что ли?
В лавке засмеялись:
— Мерлушка соболем показалась!
— А вот этого ситца возьмешь на рубашку? — Кузя развернул перед Юхимом материю. — Три аршина на тебя хватит?
— А за какие шиши я возьму? Ситец хороший — в глазах рябит. — Старик вздохнул. — Век прожил, а ни одной такой рубашки не сносил. Все больше из дешевой китайки шил. Ты уж того наряжай, у кого деньги водятся. — Старик осторожно снял пальто, положил на прилавок.
Кузя-хромой отмерил пять аршин сукна:
— А это тебе на шаровары.
— Не иначе, белены объелся, — захихикал Юхим, скрывая обиду. — На рубашку, на шаровары. А у самого заплата на заплате.
Кузя, не обращая внимания на слова Юхима, стал заворачивать сукно и ситец. Пальто завернул отдельно.
— Сейчас ты мне, дед, напишешь расписку и получишь товар.
Все притихли, ничего не понимая.
— А это что за хреновина такая? — настроился на шутливый тон Юхим. — Расписка?
— Бумажка. Записка.
— Неграмотный я, Кузя.
— Попроси написать, кто грамотный.
— Я не нищий, чтобы просить! — вдруг вспылил старик.
К прилавку подошел младший сын Семена Серкина — восемнадцатилетний парень, высокий, ладный. Звали его Алешей.
— Я грамотный. Говори, что писать?
— Пиши: «Расписка… Мною получено из лавки…» — Кузя диктовал без запинки, словно он всю жизнь то и делал, что сочинял вот такие бумаги,
Юхим, вместо подписи, приложил к бумажке палец и протянул ее Кузи.
— Держи.
Кузя подержал расписку в руках, словно сотенную, и спрятал в ящик:
— Вот тебе, отец. Носи на здоровье.
— Так ты не шутишь? — Юхим заморгал глазами. — Го-осподи… Без денег?..
— Без денег. Бери.
Женщины развернули большой сверток, набросили пальто на плечи Юхима.
— Приходи, дед, когда стемнеет, — сказала рыжеволосая молодуха со вздернутым носом. — Я тебе пуговицы переставлю.
— Она переставит! — забасила другая женщина, полногрудая, крупная. — Так что задохнешься…
— …Под подолом, — уточнил молодой мужик с небритым лицом и первым засмеялся.
— Ой, страсти-то какие, — метнув на небритого лукавый взгляд, ответила рыжеволосая. — Ты-то не задохнулся!..
Лавка вздрогнула от хохота.
— А шаровары мне сошьешь, Дарьюшка? — вдруг окрепшим голосом спросил Юхим.
— Сошью, дед, и шаровары, и рубашку. Приноси.
У выхода Юхим обернулся, поклонился Кузе:
— Спасибо тебе, добрый человек! Век помнить буду твою доброту.
— Советскую власть благодари, дед, — дрогнувшим голосом ответил Кузя. — Это все она…
— Всем будете давать по бумажке? — поинтересовался мужик с небритым лицом.
— Беднякам — всем. Купить-то у них не на что, — ответил Кузя.
В лавке кто-то свистнул:
— Так вы быстро все раздадите!.. Чужого не жалко!..
Вперед, к самому прилавку, протолкнулся Семен Серкин:
— А мне можно по записке?
— Тебе не выдам ни по записке, ни в долг.
— У самого пушнину некуда девать! — Семена оттиснули от прилавка. — Шустрый какой!
— Вот это Советская власть! Бесплатно!.. — В лавке одобрительно зашумели.
— А на это много ума не требуется, чтобы чужое добро разбазарить! — опять подал голос Семен.
— А ты молчи! — басовитый мужской голос передразнил Семена: — «Можно по записке?» Креста на тебе нет! У тебя десять коров.
— Ты бы лучше клопов дома сосчитал! — огрызнулся Семен. — Глаза ему мозолят мои коровы!
— А зачем нам, тятя, столько коров? — вдруг спросил Алеша, младший сын Серкина.
Семен оторопел. Несколько минут он молчал, уставившись на сына, потом поднял вверх кулаки и на всю лавку закричал:
— Ах ты, сопляк!.. Обуваю, одеваю, кормлю!.. А он!..
Алеша хотел что-то сказать, но Семен схватил его за плечи и вытолкал на улицу.
— Тятя, пусти!.. Пусти, говорят тебе!..
— Отцовское добро ему стало мешать!.. Сам еще ничего не нажил!