Судьбы, как есть
Шрифт:
Вошедший смотрел на Шмелева, потом как-то вопросительно посмотрел на Щукина и, «раскланявшись», не сказав ни слова, удалился. Позже Артем поймет, что это был сговор. Щукин допустил ошибку, если бы это была не подстава, и вошел настоящий начальник управления, то он обязательно бы встал при его появлении, и, когда Артем «отчитывал» вошедшего, то Щукин попытался бы что-то возразить в поддержку своего шефа, а он смотрел на эту комедию сквозь очки и даже слегка улыбался.
Немного успокоившись, Артем продолжил:
— В деле явно фигурируют соучастники или пособники, почему их так и не привлекли к ответственности за ложные показания в своих объяснениях,
— Какой эксперимент? Мормурадов не хочет признаваться. Турдыев не при делах, просто водила, а Ашотова не надо трогать, он тоже не при делах, только время потеряем. Ашотов старый, больной пенсионер, инвалид. Нет, про Ашотова забудьте, этот старик ни при чем.
— А где Гарисов? Почему к нему ездили только один раз, и то привезли какую-то неподписанную объяснительную.
— А вы знаете, чего нам это стоило?
— Интересно, что же?
— А то, что моих людей там чуть не повязали фээсбэшники Узбекистана. Еле ноги унесли.
— Почему так?
— Спросите у прокуратуры, какие она дает нам поручения.
— А прокуратура ЦАР говорила о том, что такие ненормальные съездили опера, что так ничего и не привезли путного из Джизака, этого проклятого города, где родились эти ублюдки и убийцы.
Тут Щукин всерьез разозлился, он даже встал, потом подсел к компьютеру и начал тыкать пальцем в экран.
— Вот перечень отправленных документов, вот три моих рапорта на Левкова Всеволода Ивановича о международном поручении, чтобы мы спокойно могли поработать в Узбекистане. Где ответ? Хрен нам, а не ответ, а вы говорите, мы не работаем. Три рапорта еще в сентябре. Полный пипец. Раз — нет поручений, два — нет реакции на наши запросы, и руки опускаются.
— Да, мол, чухайтесь, как хотите, — не выдержал Артем, — А где совесть, почему не пошли к руководству, не доложили, не добились?
— Да знают они все, все знают. Что вот вы меня напрягаете, я кто, зам у Бастрыкина или у Багмета?
— Значит, оттуда ноги растут?
— Я этого вам не говорил.
— Скажите, кто мне даст гарантию, что завтра оставшиеся на свободе уголовники — соучастники преступления не придут в вашу квартиру и не убьют ваших детей, не сожгут их заживо, создадут вечное горе и полную безысходность в правосудии. Я в трансе, если прокуратура так относится к семье полковника МВД, и МУР идет на поводу из-за своих амбиций и бзыков, то, что же тогда говорить о людях — простых потерпевших? Это просто мрак! Это страшная и порочная система. Ну, подскажите, куда мне обратиться, чтобы довести расследование до конца?
Наконец-то Щукин начал понимать сидящего напротив человека в военной форме, он встал и заходил по кабинету.
Артем продолжал:
— Я прошу Вас помолчать одну минуту, побыть в раздумье и не перебивать меня. Представьте себя на моем месте. Вы каждую неделю ездите по два раза в неделю на кладбище и там плачете перед памятником и могилой своей любимой дочери и внучки. Ничего в течение года не можете сказать нового по расследованию. На вас вопросительно сморят немые портреты на граните и потом глаза вашей убитой горем жены, родственники. А вы не боевой полковник, уже в своей душе не офицер, послуживший Родине 34 года, а хрен
— Ну, извините, что не так. Давайте как-то все решим нормальным путем, а то как-то нехорошо получается перед таким святым праздником, Днем Победы.
— Да мне надо идти. Меня ждут друзья и товарищи.
У Щукина будто что-то щелкнуло в мозгах, и он резко поспешил за Артемом.
— Артем Викторович! Вы бы все-таки поберегли себя. Инфаркт был, не шутка ведь.
— Да уж. Два месяца потерял на лечение. Не будет хуже, если вы поможете найти остальных и довести расследование до конца. А вообще-то с наступающим праздником.
Шмелев слегка улыбнулся и, пожав руку Щукину, пошел следом за сопровождающим его капитаном угро.
Шмелев вышел за ворота ГУВД и пошел в сторону метро «Чеховская». Он шел в наглаженной военной форме, в фуражке с высокой тульей, хоть седой, но еще статный, быстрый в твердой походке. Взгляд у него был тяжелый и, видимо, усталый, поэтому Артем старался косящие на него взгляды не замечать. У метро он подошел к кабинам-туалетам и протянул двадцать рублей женщине, сидящей в одной из них, на унитазе, как на стуле. Женщина глянула на Артема и махнула рукой.
— Не надо, служивый, так проходи. С праздником тебя Победы! Храни тебя Господь! — сказала пожилая блондинка лет 50–55.
Давно Артем за последние десять лет, а то и более двадцати, не слышал подобного в адрес служивых. Неужели что-то в людях стало меняться в лучшую сторону? Да нет, наверное, это просто человек нормальный, эта женщина — хозяйка трех кабинок, понимает цену Победы и цену солдатской службы. А может быть, она знает, что зарплата у полковника небольшая, а может быть, она жена офицера, а может быть, в какой-то войне кого-то потеряла. Одним словом, от этого ее маленького поступка у Артема чуть-чуть улучшилось настроение. Не опохабился еще простой народ! Есть уважение к Армии.
Глава 7
Перелом.
Васильев встретил Артема крепким рукопожатием. Быстро посмотрев заявление и прочитав к нему приложение, сказал:
— Все понятно, кто помогал из юристов?
— Да у меня есть адвокат из бывших, Дружинин Федор Матвеевич.
— Молодец ваш адвокат, грамотно изложил, но я за свою бытность его не припомню, ну да ладно. Ты сам-то как себя чувствуешь?
— Тяжело, но крепимся.
— Молодец, крепись! Я думаю, мы заставим довести дело до конца соответствующих лиц и органы.