Судьбы, как есть
Шрифт:
Пока он еще не залетел, не такого он десятка, чтобы пить и не помнить Родины своей. Однако жена и дочь уже в открытую пилят его после очередного запоя. Это не значит, что он пьет безбожно с утра и до вечера. Нет, просто он пьет каждый вечер, хоть помалу, но пьет. Его тянет опохмелиться, и он порой с утра, имея возможность не показываться на глаза старшему начальнику, может позволить себе рюмочку коньяка, другую перед обедом и вечерком перед уходом. Пока все сходило на работе, но этот папаша Карделли никак не угомонится. Еще и высказал свое замечание по поводу припухших век. Конечно, назвать его хамом нельзя. Он в таком состоянии, что не
Щукин понимал, что должного внимания делу он не уделил. Списать на прокуратуру можно, но он бы мог через оперов все раскрутить еще до нового года. Твердил о том, что Гарисова не достать, Турдыев и Ашотов не при делах. Щукин намекал, что это не так. Он верил в то, что без него, без нормальных оперов, которые у него на других делах, дело по Карделли так и затухнет вместе с одним подозреваемым Мормурадовым, которого, как главного виновника, однозначно упрячут на пожизненное. Поэтому Щукин продолжал вести упорно свою политику «тормоза», а тут Гусев разворошил Мормурадова, выследил и детализировал все по Турдыеву и Ашотову. Гусева хвалят в прокуратуре, он в хорошем контакте с потерпевшим. Стул, на котором сидит Щукин, начал раскачиваться то вправо, то влево. А это чревато увольнением. Так и до полиции не дотянуть.
— Полковник Шмелев рвется к Ивантееву. Я, конечно, мог бы с ним побеседовать, успокоить его, что Гусев не эталон, что вместо него будет работать очень опытный оперативник, и он, Щукин, лично организует наблюдение и прослушку, а потом обработанного уже, подготовленного вояку, к начальнику МУРа, и с ним зайти к Ивантееву. Однако полкан хочет напрямую проскочить. Слушайте, а у него сильная интуиция. Гусева я предупредил, в субботу с утра перед отъездом его в отпуск, что если до возвращения из отпуска будет хоть одна связь с воякой, то он, Щукин, найдет, как убрать Гусева из МУРа, а может быть, и вообще из уголовного розыска, — размышлял Щукин.
Тогда он, не глядя в глаза Гусеву, еще сказал: «Я не позволю своему подчиненному вести переговоры с потерпевшим за моей спиной, с этим воякой».
Гусев пытался возмущаться.
Трезвый тогда и злой Щукин не выдержал и, ударив кулаком по столу, сказал:
— Капитан! Молчать! Я все знаю, ты будешь работать, как надо мне. И если вдруг я установлю, что ты после того, как уйдешь из кабинета, позвонишь или встретишься с полковником, то в МУРе ты не работаешь.
Гусев вышел, не сказав ни слова. Он понял, что этот человек не остановится ни перед чем в достижении цели, особенно в пакости. У него уже были с ним и раньше стычки наподобие этой, а больше по личной неприязни Щукина.
Гусев, оценив обстановку, решил, что срочно надо связаться с напарником, и сказать ему, чтобы тот в понедельник шел к Старикову в следственный комитет и доложить ему, что пока будет работать вместо Гусева он. Согласовать вопрос его утверждения на работу вместо Гусева со Щукиным. Руслан попросил Андрея Лесовкина в понедельник сообщить «Бате», так он называл Шмелева, о его убытии в отпуск. Скажи, мол, что уехал так неожиданно из-за семейных обстоятельств, о которых расскажет по приезду, потому, что не хотел звонить в выходной
Гусев посчитал, что если он скажет, как его отправили в отпуск Андрею, то «Батя» такой человек, что смекнет, в чем дело, и расколет Андрюху, а, узнав истину, в МУРе начнутся непредвиденные обстоятельства, и Батя не ограничится разговором со Щукиным, он будет делать все, чтобы Щукина убрали с расследования полностью. У Щукина же останутся злость и месть, и он бросит весь своей гнев навстречу не только ему, но и «Бате». Поэтому, чтобы не искушать судьбу, Руслан не отключил телефон, просто оставил его в Москве, а сам с обрадованной женой и дочкой уехал вечерним поездом в Анапу. Как предложил ему сделать Щукин.
Не дав номера телефона приемной, Щукин дал повод усомниться Шмелеву в правдивости его слов. Часа через полтора, после того, как звонил Шмелев, на Щукина вышел генерал и потребовал его к себе в кабинет. Не успел Щукин войти в кабинет и представиться, как генерал сказал:
— Полковник, ты, что опять не можешь решить вопрос с потерпевшим по делу Карделли? Чего он добивается ко мне? У меня что, нет кому, с ним решать вопросы? Ты в прошлый раз, после его заявы и указаний начальника ГУВД, мне сказал, что все решишь, и теперь что там стряслось?
— Понимаете, товарищ генерал, у нас в расследовании активно работал капитан Гусев, и его по графику в отделе отпустили в отпуск, так вот этот Шмелев поднял хай, почему его забрали у следователя и отправили в отпуск, — сказал Щукин.
— А кстати, почему? Что, нельзя было как-то заранее объяснить человеку, что будет другой, что дело не встанет, что оперативники имеют свои семьи, и должны каждый год быть в отпуске. Ты что, недопонимаешь, что ли? Зря я за тебя ходатайствовал на зама начальника управления. Уже третий раз я должен напрягаться по твоей работе. Ты что, не понял, с кем дружить, как ты в прошлый раз выразился, «вояка»? Ты что, еще не понял, откуда пришли бумаги? Из Госдумы, сам Васильев его поддерживает. Я думал, что ты, Щукин, умней, а вижу, что ошибался, — сказал генерал, вставая из-за стола и направляясь к полковнику.
Щукин стоял по стойке «смирно», как нашкодивший мальчишка, слегка опустив голову. И вдруг, резко подняв голову, сказал:
— Товарищ генерал, я и мои оперативники…
Ивантеев не дал говорить ему дальше.
— Да не твои оперативники, а наши, полковник, наши, а ты вдруг не в делах, что творится, или ты сам его отправил?
— Никак нет.
— Иди и звони сам полковнику, извиняйся за кого хочешь. Я его выслушивать не собираюсь. Да будет, видимо, понятно, что он тебя во всем винить будет.
— Почему?
— А потому, что ты ни хрена не руководишь нормальными мужскими понятиями, с такими потерпевшими нормальной доброжелательной связи не поддерживаешь. Я знаю, что этот полковник воевал, и о нем очень хорошие отзывы, говорят, он много помогает в расследовании, а ты его бортуешь. Ты что быкуешь, а?
— Никак нет, он у меня уже был в мае месяце.
— Ну, так еще раз пригласи. На кой ляд мне за тебя работать? Ох, зря я за тебя, Щукин, руку подымал. Так дальше пойдет, то не работать тебе в полиции.