Судьбы Серапионов
Шрифт:
Письмо М. С. Шагинян, отправленное из Москвы в Петроград М. Л. Слонимскому явно с оказией, потому что на конверте надпись без адреса; «Михаилу Леонидовичу Слонимскому (лично)», письмо не датированное, позволяет существенно дополнить картину первого этапа борьбы за освобождение Замятина из тюрьмы:
Передайте жене Замятина, что Воронский был у Дзержинского и этот последний сказал: „Неужели Зам<ятин> сидит? Я протелеграфирую немедленно, чтоб его отпустили“. — И это дало повод Воронскому дать его телеграмму Вам. Сейчас он опять взялся хлопотать, результаты неизвестны. Отсюда еще никто не выслан. Слухи о протесте Германии справедливы. Но говорят, что высылать будут. О Замятине я хлопочу, т. е. говорю, где и кому нужно, что он абсолютно не контр-революционер. Это сейчас имеет больше значение.
Воронский готовит Вам большое письмо [819] (денег у него нет, он даже мне пока ничего не дает!). Мои дела не ахти. Но я добьюсь.
М.
819
В
820
ЦГАЛИ СПб. Ф. 414. Оп. 1. Ед. хр. 61. Л. 7, 8.
Датой этой записки может быть один из вторников — 29 августа или 5 сентября 1922 года (в любом случае 31 августа «Комиссия тов. Дзержинского» постановила отсрочить высылку Замятина «до особого распоряжения» [821] ). Иного следа телеграммы (то ли Воронского, то ли Дзержинского — из текста Шагинян этого не понять) Слонимскому в его архиве сыскать не удалось. Однако если такая телеграмма была, то цель записки Шагинян лишь сообщить (сверх телеграммы с распоряжением об освобождении) некоторые подробности для успокоения жены Замятина; причем сама Шагинян по понятным причинам пользуется не телеграфом, а надежной оказией. Слова о новых хлопотах Воронского относятся, видимо, уже не к освобождению из тюрьмы, а к попыткам отменить решение о высылке писателя из России. С предполагаемой депортацией в Германию российских гуманитариев (согласие германских дипканалов на нее, несомненно, было получено заранее) связаны и упоминаемые Шагинян слухи о протесте — речь идет, надо думать, о протесте неких антибольшевистских сил в Германии.
821
Г. Файман. Указ. соч.
Следующее по времени упоминание Замятина в переписке Слонимского относится уже к сюжету массированной травли Замятина в СССР, начавшейся в 1929 году. 24 июня 1929 г. Константин Федин из железноводского пансионата «Вид Бештау» шлет длинное письмо Слонимскому [822] . Большая часть этого письма посвящена делам «Издательства писателей в Ленинграде» (Федин и Слонимский были из его главных руководителей):
«Никогда еще за десять лет работы (скажем — за восемь, с момента возникновения Серапионов) не было у нас настолько реальных возможностей для литературной „деятельности“, насколько создались они теперь, никогда еще обстоятельства не благоприятствовали нам так, как сейчас… Подумай, ведь издательство действительно наше, мы в нем хозяева, над нами ничего и никого, кроме цензуры, нет. Это ли не благодать? Попробуй затеять какое-нибудь литературное дело в Гиз’е или выступить с какой-нибудь статьей в журнале. Да прежде чем что-нибудь выйдет из такой затеи — роса очи выест!.. Мы же располагаем совершенной свободой внутри издательства и любая наша фантазия, сегодня родившаяся, завтра может быть осуществлена».
822
ЦГАЛИ СПб. Ф. 414. Оп. 1. Ед. хр. 54. Л. 43–50.
В связи с этим Федин предупреждает Слонимского об опасности «крена влево» со стороны «формалистов» (Каверина, Эйхенбаума, Степанова) и подчеркивает, что если издательское ядро (т. е. Слонимский, Федин, М. Козаков и М. Сергеев) будет крепким, то издательство писателей устоит. Именно в этом контексте Федин пишет Слонимскому: «Замятин будет колебаться, чаще может быть с ними (формалистами — Б. Ф.), чем с нами. Но при дружном и последовательном выступлении „Ядра“ его голос почти обеспечен… Убеди Замятина…».
Об ответе Слонимского можно судить лишь по большой цитате из него в дневнике Федина (запись 15 июля): «Слонимский ответил хорошим письмом. Во всем со мной согласен и считает, что „иллюзию серапионовского братства надо сохранять“. Бездарно и грубо ставить последнюю точку, ибо я убежден, что серапионовский дух — это лучшее, что есть в каждом из нас. В конце концов это бескорыстный, „идейный“ интерес к искусству, без суетных мыслей о гонораре, славе и прочих отличных вещах. Если этого „духа“ лишиться — то надо откровенно и прямо стать Лидиным или Слезкиным. Даже Никитин становится хорошим человеком, когда говорит о серапионах…» [823] . Ни слова о Замятине в этой цитате нет.
823
К. Федин. Собр. соч. Т. 12. М., 1986. С. 40.
Возможно, Слонимский и не ответил ничего Федину о Замятине летом, однако осенью 1929 года в московской прессе началась кампания против Замятина и Пильняка в связи с публикацией их произведений на Западе (отрывки из «Мы» напечатали по-русски еще в 1927 году в пражском журнале «Воля России», но Замятина задним числом пристегнули к Пильняку для придания делу «группового» характера), и Слонимский, отдыхая в сентябре в Крыму, дважды взывает к Федину в Питер: «Известия о деле Пильняка и Замятина доходят до меня неполно и неточно. А меня все это волнует. Потрать полчаса времени и напиши обо всем подробно» [824] . И через три дня снова: «Пишу на всякий случай еще: прошу сообщить подробности дела Пильняка и Замятина, ибо сведения мои отрывочны» [825] .
824
ЦГАЛИ СПб. Ф. 414. Оп. 1. Ед. хр. 29. Л. 32 (Письмо от 11 сентября 1929 г.).
825
Там же. Л. 33.
Еще больше, надо думать, разволновало Слонимского полученное им и написанное в характерной манере письмо Зощенко об антизамятинской кампании (под ним дата: 12 сентября 1929 года):
«А что происходит сейчас на литературном фронте — достойно внимания. Хотя и лечишься — все равно последи. По-моему, все просто — надо оставить только коммунистических
826
Публикация И. И. Слонимской // Нева. 1988. № 4. С. 175.
Между тем Федин молчал, как воды в рот набрал. Среди сотен его писем Слонимскому, ксерокопии которых хранятся в ЦГАЛИ СПб (подлинники были возвращены Федину после смерти Слонимского: Федин настойчиво требовал у вдов адресатов возвращения своих писем) — письма о «деле» Замятина и Пильняка нет, хотя как раз 21 сентября Замятин в письме из Москвы сообщил Федину все подробности литкампании, направленной против него и Пильняка. И более того — там был абзац, касающийся Слонимского: «Я не знаю, в Ленинграде ли сейчас Слонимский, но думаю, что ты и сам без него можешь решить, удобно ли говорить о том, что он от моего имени передал „Воле России“ мое запрещение печатать „Мы“. Подтвердить это он, конечно, не откажется (придавши этому удобную для него форму); во всем деле — это обстоятельство существенное и умолчать о нем было бы жаль — о нем нужно сказать» [827] . А 23 сентября Федин подробно сообщил Замятину обо всем, что было на питерском собрании и приложил копию своего заявления о выходе из правления Союза писателей [828] . Ответил он и о Слонимском: «Объяснения твои были прочитаны общим собранием, по его требованию. Таким образом, упоминалось и имя Слонимского. Но ведь ты, отправляя копию своих объяснений в Москву, сам сделал так, что о Слонимском стало известно всем» [829] . 25 сентября Федин записал в дневнике: «Я был раздавлен происходившей 22 сентября поркой писателей. Никогда личность моя не была так унижена. 23-го сентября я вышел из правления Союза, чтобы ни за что и ни под каким давлением не возвратиться» [830] .
827
Мне сейчас хочется тебе сказать…. Из переписки Бор. Пильняка и Евг. Замятина с Конст. Фединым / Публикация Н. К. Фединой; вступительная статья и комментарий А. Н. Старкова // Литературная учеба. 1990. № 2. С. 82.
828
Литературная учеба. 1990. № 2. С. 83. В письме Замятина были такие строки: «О том, что происходило на общем собрании в Москве — тебе пишет Пильняк. Это было черт знает что — там были прямые подлоги», но, как деликатно отмечает комментатор, «письмо Пильняка за сентябрь 1929 г. в архиве Федина не сохранилось» (С. 93). В любом случае, Федин был хорошо информирован о московских событиях и еще лучше о ленинградских.
829
Там же. С. 83.
830
Там же. С. 94.
Несомненно, информацию такого рода Федин уже не вполне доверял Слонимскому и потому не сообщил ему ничего.
Еще некоторое время спустя, 26 сентября 1929 года, Слонимский в письме Федину возвращается к сюжету кампании против Пильняка и Замятина, на сей раз уже высказывая личное суждение: «Мне кажется — издалека видно плохо, — что в Москве дела обстоят скандальней, ибо Пильняк председатель, а Замятин ушел еще весной, и теперь он не член правления» [831] . М. Слонимский — функционер ленинградского отделения Союза писателей, и он не может не порадоваться заблаговременному уходу Замятина из правления Союза, что выводит Слонимского и Федина из-под удара властей; однако этого мало: рассуждая о том, что издатели могут погреть руки на газетной шумихе, Слонимский замечает: «Скажу только, что если Пильняк видит во всем этом „рекламу“ — то он дурак и сволочь» (Последнее слово в аналогичном, политическом, контексте Слонимский употреблял не впервой — двумя годами раньше, по возвращении из Парижа, он употребил его в письме к Шагинян, адресуя Ходасевичу, но тогда М. С. попросила уточнений: «Если будет время, напиши толково, почему Ходасевич сволочь» [832] ).
831
ЦГАЛИ СПб. Ф. 414. Оп. 1. Ед. хр. 29. Л. 34.
832
ЦГАЛИ СПб. Ф. 414. Оп. 1. Ед. хр. 61. Л. 25. (Письмо от 9 сентября 1927 г.).
В опубликованных в 1986 году дневниках Федина запись об антизамятинской и антипильняковской кампаниях возникает лишь 24 ноября 1929 года и она уже куда более «взвешенная»:
«Все это немного смешно и жалко — желание Бориса <Пильняка> рассматривать дело о „Красном дереве“ как триумф. Он думал, что его встретят в Питере фанфарами, а его избегали — так глупо вел он себя во время знаменитых дискуссий в Союзе. С Замятиным было сложнее, да и сам он, конечно, сложнее, тоньше Пильняка. Он утрачивает свое писательское значение не потому, что официально предан „анафеме“, а потому, что переживает жестокий художественный кризис, который может кончиться смертью. На днях он читал у себя начало романа об Аттиле (были Ахматова, Слонимский, Пильняк). По каждой строке видно, как искусственно создается словесная ткань, с каким усилием изгоняется образность, на которой строились прежние произведения Замятина. Все сделано головой, без малейшего душевного движения. Глава о Риме сродни распространенному учебнику по древней истории» [833] .
833
К. Федин. Собр. соч. Т. 12. М., 1986. С. 44.