Судебный дознаватель фараона
Шрифт:
— Держись! — донеслось с борта. Кажется, кричал все тот же добрый капитан.
Тут же на воду плюхнулась легкая тростниковая лодка. Гормери глотнул воздуха и снова ушел под воду, утягиваемый канатом. Он вцепился в него ногтями, чтобы не выпустить из рук. Поднапрягся и из последних сил попытался выскочить из воды, не выпустив при этом из рук веревку. Получилось высунуть лишь голову. И держать при этом канат, ушедший под воду на полтора локтя до нельзя вытянутыми руками. Он видел, что его спасение уже пустилось в путь, оттолкнувшись от борта ладьи. Писец немного успокоился. Удерживать голову над водой, а трос на вытянутых руках было трудно, но он сможет. Благо недолго осталось. Лодочка приближалась. Двое матросов изо всех сил работали веслами.
«А все-таки почему тюк с сосудами так резко дернулся вниз?»
Успел подумать Гормери, прежде чем ответ с силой и устрашающим рыком вылетел из воды в двух локтях от него. Огромный крокодил показался наполовину, и обрушился на писца зубастой мордой. Он успел откинуться в сторону, но все равно получил сильный удар по касательной. Плечо взорвалось болью. А потом его потянуло вниз с силой уносящегося на дно чудовища.
«Прихватил
Ужас и паника запылали было изнутри, но Гормери силой воли остудил ненужный пыл. Эмоции мешают думать, мешают принять решение. Единственное, спасительное, немедленное. Надо понять, за что зацепился крокодил? Шею в области кадыка пронзила острая боль, а вместе с ней пришло и понимание. Каким-то причудливым образом зверюга прихватила его за цепь медальона. Воздуха в легких почти не осталось. Он ведь не нырял нарочно, как раз наоборот, был застигнут врасплох и теперь виски сдавило, а внутри запекло. Еще чуть и его Ба вылетит изо рта вместе с последним пузыриком воздуха. Надо держаться. Нельзя впускать в себя воду, как бы ни хотелось вдохнуть. Надо выбраться на поверхность. И желательно без крокодила на шее. Он изловчился, схватился за цепь, сдавившую горло, и перевернулся лицом к чудовищу. А то, словно играясь, потянуло его вверх. Вот же странно. Крокодил не кошка, чтобы развлекаться с добычей. Зубастая пасть клацнула от него на расстоянии ладони. Гормери дернулся под водой, справедливо опасаясь, что может остаться без носа. И тут солнце блеснуло сотней искр, а в легкие хлынул спасительный воздух. Он замер на миг над водой, а потом тело его понеслось вниз, устремляясь за огромной речной тварью. Давление на затылок ослабло и он, схватившись за цепь руками, быстро высвободился из нее. Но пальцы разжать не смог. Его медный медальон повис на переднем зубе крокодила. Не таком огромном как прочие, еще новом и не отросшем до нужного размера. Отдать чудовищу свой знак отличия все равно что лишиться чести писца. Кто он без этого медальона в незнакомом городе? Чужак без полномочий? Без власти, данной ему кебнетом Храма Атона. Никто его и слушать не станет. И что он сможет сделать? Найдет дочку ювелира? Да этот ювелир его даже на порог не пустит, не то, чтобы в семейные тайны посвятит. Гормери ухватился за цепь, и сжав пальцы другой руки в кулак, уже входя в воду, со всей силы ударил крокодила по носу. Не так-то много чувствительный мест у этого чудовища. До глаз ему не дотянуться, а вот нежный нос — самое оно. Зверюга ожидаемо зарычала, замотала мордой, заклацала зубищами. Медальон соскользнул с зуба и, гордо сжимая цепь в руке, Гормери отлетел от крокодила на добрых три локтя. Животное же ушло под воду, обижено ворча. Как по опыту знал писец ненадолго. Крокодилы не умеют обижаться. Они злятся и нападают в любой непонятной ситуации. Даже если только что получили по носу. В этом случае они еще яростнее нападают.
— Господин! — орали с приближающейся лодки матросы, — Плывите к нам!
Писец не стал спорить и очень энергично заработал руками и ногами, каждый миг ожидая, что крокодил либо схватит его за ногу, либо вообще перекусит пополам. Но то ли удар по носу обескуражил чудовище, то ли зверюга решил, что жертва уж слишком активно сопротивляется и отправился на поиски более податливого обеда, но Гормери достиг лодки, забрался в нее, а новой атаки так и не случилось.
— Вы дрались как герой! — восхитился матрос.
А второй заметил не без удивления:
— И вот откуда на середине реки взялся крокодил? Чего ему у берега не сиделось?
Развалившись на дне лодки, молодой помощник писца циновки разглядывал огромную рваную дыру на своем медальоне. Сквозь нее он видел голубое небо и улыбался.
«Как хорошо жить! — стучало его сердце, — Дышать свежим, смешанным с рекой ветром, видеть зеленые берега, уходящие садами и полями от реки и упирающиеся в желтые скалы пустыни. Слышать переливчатые крики камышовки и горихвостки, кряканье уток и резкие крики чаек… Как хорошо просто лежать, понимая, что ты все еще по эту сторону горизонта».
Позже, уже сильно опьянев на празднике собственного возвращения из пасти крокодила в мир людей, когда в его честь были произнесены сотни восхваляющих речей, и каждый, кто был на борту, включая рабов, признался, что его бой с чудовищем достоин самых восторженных рассказов их будущим внукам, Гормери подумал вот что:
Там, под водой он едва не лишился своей чести. Ведь честь для чиновника — это его знак отличия. Для писца храмового кебнета — его медный медальон. И он спас его. Получается он спас под водой свою честь. И несомненно там же, в бою он обрел дыхание жизни. Если бы не обрел, то теперь бы уже пребывал на суде Осара.
(Ба умерших, согласно верованию древних египтян, должны были проходить суд Осара (Осириса по-гречески)).
Значит первая часть пророчества гадалки сбылась. Что теперь? Ему предстоит найти знак Луны, что бы это ни значило, последовать за ним и где-то в пути обрести себя? Ах да, и еще наполнить сердце истиной кровью. Как будто сейчас она у него не настоящая. Ерунда какая-то.
«Да, ну вас», — мысленно отмахнулся Гормери от всех сразу. И от мыслей, и от гадалки с ее начальником Анхатоном, и от звезд этих, слепящих глаза усталому путнику. Он зажмурился и тут же провалился в мягкий, спокойный сон.
Глава 5
Уадж встретил их разноголосой и разноцветной набережной, на которой толпилось много странного люда: финикийцы-зазывалы в полосатых халатах обещали блаженство в домах наслаждений, митаннийцы в красных тюрбанах пытались продать первому встречному отрез тонкого льна и украшения, тощие иудеи обещали лучший курс обмена меди на золото и наоборот.
Гормери продирался сквозь толпу активных приставал, искренне сочувствуя Анхатону, носилки которого попрошайки облепили как мухи кусок протухшего мяса. А ему еще казалось, что пристань Ахетатона слишком многолюдна. Куда
Гормери прошел мимо, отвернувшись. Ему стало стыдно за жителей Уаджа. Да и вообще, за жителей…
Дом царского ювелира находился за высоким забором главного в столице Храма Амона. Раньше на его территории между первым и вторым заграждениями были разбиты сады, обрамлявшие пруды, а к внешним стенам высокой ограды примыкал большой поселок ремесленников. Во всяком случае, все это можно было представить по торчащим кривым и неухоженным стволам старых яблонь вокруг больших грязных луж с серо-бурой тиной. Поселок все еще хранил следы ухоженности, потому что тут жили люди далеко не бедные. Однако художников, резчиков по камню, строителей, столяров, — в общем всех, чей талант и умения пригодились на великой стройке новой столицы уже давно переманили. Остались лишь староверы, не пожелавшие вместе с привилегиями принять нового бога, да те, кто не захотел съезжать с насиженных мест и удаляться от могил своих предков. Таков был ювелир Хепу, — все еще уважаемый человек при царском дворе. Один из немногих процветающих ремесленников, оставшихся в городе. Его поместье оказалось небольшим, но ухоженным. В центре стоял дом, и Гормери невольно залюбовался тонкими колоннами, причудливо изогнутыми линиями арок и верандами с ажурными ограждениями. Как будто дом этот воздвигли не грубые руки строителя, а длинные пальцы ювелира с изысканным вкусом. Вокруг двухэтажного дома и на его террасах стояли горшки с цветами. По бледно-розовым стенам кое-где ниспадали цветущие плети вьюнков. Сад в отличие от того, что остался за аккуратным забором поместья, был возделан: каждое дерево обрезано должным образом и зеленело здоровой листвой. Возле небольшого прудика стояла беседка с мягкими цветными подушками на низких скамьях, увитая виноградной лозой. А за домом угадывалось начало обширного огорода.
— Неплохо устроился, — оценил Анхатон, и вытер взмокший под огромным париком лоб белым платочком, — Я бы отсюда тоже никуда не переехал.
Сам ювелир вовсе не походил на немощного старца, у которого то руки отнимаются, то глаза слезятся, каким уже успел нарисовать его Гормери в своем воображении. Хепу выглядел лишь чуть постарше его отца и намного младше деда. Высокий, крупный человек, с длинными красивыми руками, богато хоть и просто одетый. Помощник писца успел обратить внимание, что у пруда играли двое голых мальчишек с детскими локонами на бритых макушках, а в тени дерева, в окружении служанок отдыхала красивая дама, хоть и в домашнем платье, но из такого тонкого материала, что в пору в нем и в царском дворце показаться. Очевидно, что пропавшая дочка была у ювелира от первой жены, а в тенечке нежилась вторая. Малыши же у пруда — младшие сыновья. В общем, ювелир был еще довольно молод и полон сил. И этим он сразу же возбудил подозрение помощника писца. Наверняка ведь врал и про ноги, и про глаза. Да и про дочь, тоже.
По случаю жары из всех присутствующих в парике мучился лишь карлик. Гормери ограничился платком, Хепу так и вовсе подставил слабому теплому ветерку гладко выбритую макушку, женщина в тени заплела собственные волосы в косы и закрутила их на затылке в мягкий пучок. Визитеров она будто и не заметила. Наверняка, в дом к ювелиру часто приходят люди, желающие заказать украшения. Ко всем ведь не набегаешься с приветствиями.
Хозяин оглядел столичных контролеров с недоверием. Похоже, его смутило все: юность первого, рост второго, а главное огромная дыра в медальоне писца. Он поджал и без того тонкие губы и, кивнув, пригласил войди в дом. Внутри все было устроено так же изысканно. Центральная колонна в главной комнате совершенно не походила на все виденные Гормери образцы. В простых домах, как у них, ее роль выполняло толстое бревно, выкрашенное в красный цвет. В поместьях богатых горожан колонны, как правило, выложены из круглых каменных блоков, оштукатурены и выкрашены соответственно интерьеру. Во дворцах вельмож встречаются мраморные исполины, выполненные наподобие метелки папируса, упирающегося в потолок пышным соцветием. Такие колонны детально раскрашены и инкрустированы золотом. В доме Хепу колонна представляла собой переплетенные стволов папируса и лотоса, упирающихся в потолок. Это было так изящно и так красиво, что Гормери надолго застыл, любуясь чудом из дорогого камня. И колонна, и вся комната была выдержана в легких зеленых тонах. И потому казалась хоть и большой, но уютной. По стенам тянулись широкие скамьи с мягкими более темными зелеными подушками. На одной из них, в квадрате солнечного света, пробившегося из верхнего окна, дремал огромный рыжий кот.