Судебный дознаватель фараона
Шрифт:
— Гормери его зовут. И давай без этих твоих любезностей, — довольно грубо ответил ей Анхатон и потопал к дому.
— Это что, дом наслаждений?! — вопрос был риторический, потому что в главной комнате, помимо стен, расписанных весьма откровенными сценами, на диванах в вальяжных позах расположились пять обнаженных девиц. Накрашенных, благоухающих, с медными поясками на талиях, украшенных бренчащими безделушками. Не то, чтобы Гормери был тонким ценителем подобных удовольствий, но бывать приходилось. Уж дом наслаждений от любого другого заведения нормальны мужчина 23-х лет от роду отличить может с первого взгляда.
— А что тебя смущает? — карлик
— Да все! Ты сказал, что это твой дом! Ты что, родился… вот тут?!
— Надеюсь, теперь ты многое обо мне понял, — его мощная лапища соскользнула с девичьей щечки и сжала упругую грудь. Девчонка закусила губу. Гормери отвел взгляд. Который тут же уперся в похабную картинку, на которой нарисованный мужчина делал то же самое с нарисованной женщиной.
— Атон! — взвыл молодой писец.
— Только его здесь и не хватает, — хохотнул развратный карлик и прильнул губами к груди девицы. Та застонала так, как будто он из нее жизнь высасывал. Гормери скривился.
— Хеси!
— Да, господин!
— Определи этого ненормального в верхние покои. И отправь слуг в порт, чтобы они принесли наши вещи.
Все это Анхатон умудрился проговорить, не выпуская сосок изо рта. Гормери ринулся за Хеси с таким энтузиазмом, словно за его спиной начиналась не любовь, а война.
Комната оказалась такой, какой и должна быть в подобном заведении. По центру стояла огромная кровать. Собственно, на этом все. На светло-желтых стенах порхали разноцветные нарисованные бабочки. И в мерцающем свете больших напольных масляных ламп казалось, что крылышки их действительно шевелятся. На гладком полу из серой плитки раскиданы мягкие циновки. Тоже разноцветные. Комната полная любви и радости. И днем, и ночью.
— Хозяин приказал устроить вас наилучшим образом.
Гормери вздрогнул, он и забыл уже о женщине, которая его сюда привела. Так хотелось упасть на кровать, закрыть глаза и закончить этот сложный, полный разнообразных впечатлений день. Чужой огромный и суетный город давил на него. Все время хотелось вырваться, вдохнуть полной грудью. Но не получалось. Словно он метался по душной каморке с замурованным выходом.
Хеси протиснулась мимо него и, обойдя огромную кровать, жестом пригласила в проем, ведущий в смежные покои. Гормери быстро пошел следом, надеясь, что, показав ему все, она, наконец, уйдет. Он ожидал тесного коридора, ведущего на крышу или даже отхожее место, которое в богатых домах, бывало, располагали внутри, но такого он и представить себе не мог. В центре огромной комнаты располагалась выбитая в полу и залитая голубой смолой купель размером с небольшой прудик. По ее краям стояли огромные разноцветные лампы формы лилий, а по стенам пальмы и лианы в больших глиняных горшках. Купель была наполнена чистой водой. Из открытого потолочного люка тянул легкий сквознячок, разнося по комнате легкий аромат ночного сада. Хеси подошла к небольшому плетеному сундуку и, открыв его, кивнула вовнутрь:
— Тут господин найдет полотенца и чистую рубаху. Вашу одежду служанка позже заберет и выстирает. Мы накроем ужин на крыше, но, если вы пожелаете, принесем еду в комнату.
Гормери кивнул, надеясь, что она правильно расценит его жест и наконец удалится. Женщина поняла, развернулась к выходу, но в проеме двери оглянулась:
— Вы можете выбрать любую свободную девушку. Они у нас все здоровые и весьма умелые.
Девушку молодому писцу совсем не хотелось.
— На дне есть мешочек с рыбьими пузырями. Если вы не желаете, чтобы наша девушка родила от вас потомство, очень рекомендую воспользоваться.
С этим она вышла из комнаты, а вскоре он услыхал, как захлопнулась входная дверь. Он наконец-то остался один. Правда, одиночество его сильно разбавлялось звуками, доносящимися со всех сторон. Через потолочные окна проникали нежные переборы мандолин и шуршание бубнов, женский грудной смех, стоны и скрип кроватей. Дом наслаждений жил своей насыщенной ночной жизнью. Но в этом хаосе порока его купель казалась островком спокойствия. Гормери снял медный медальон и с осторожностью положил его на гладкий пол. Потом расстегнул браслеты, стянул с головы платок, и наконец, скинув одежду, погрузился в приятную, слегка прохладную воду. Купель была настолько большой, что он смог даже немного проплыть от одного края до другого. Вода доходила ему до середины груди. Он оттолкнулся и погрузился в нее с головой, жмурясь от удовольствия.
А вынырнул в кромешную тьму. Замер, превратившись в слух. Сколько он находился под водой? Неужели за это короткое время кто-то успел потушить все лампы? Но зачем?
— Не смешно! — он вытер лицо рукой, — Анхатон, хватит!
Мимо него стремительно пронеслось что-то. И это точно был не карлик. И вообще не человек. Более плотный чем ветер, оставивший на лице смесь ужаса и полыни. В горле мгновенно пересохло. Молодой писец замер, поняв, что снова попал в тот черный кошмар, в котором побывал уже на корабле.
— Ххххорошшш…
Не то шепот, не то смех разлетелся, ударился о стены и скатился с них в воду. Гормери ощутил рябь на поверхности.
— Кто ты? — выдавил из себя, надеясь, что не звучит жалко.
— Ктттооо… — повторил за ним шепот и заколыхался в листьях пальм.
— Отвечай! — потребовал писец.
Он вдруг почувствовал дыхание на своих губах. На затылке волосы всколыхнул ветер, а по телу побежали мурашки.
— Ттттыы Гомери! — ветерок влетел ему в рот и вылетел через ноздри, заставляя тело напрячься до боли в мышцах, — Ты должен уйти! Не мешшшаай мне!
— Господин! Господин!
Он вздрогнул и, обхватив руками кого-то, прижал к себе, ища защиты. От того черного ветра, который казался ему самой смертью.
— Вы… вы дрожите, — его ухо согрело дыхание. Великий Атон, человеческое!
Он распахнул глаза. Ненавязчивый, слегка дрожащий свет разноцветных ламп, прохладная вода и девичье теплое тело, которое он сжимал в объятиях.
— Кто ты? — губы едва слушались. А позвоночник все еще скручивали спазмы страха.
— Неша, господин. Хозяин прислал меня прислуживать вам.
Девица поерзала, устраиваясь между его ног. По животу царапнули золотые ракушки, подвешенные на ее тонком пояске. Писец поморщился, расцепил руки и, наконец, смог рассмотреть ее лицо. Миленькое. С большими, густо подведенными глазищами, с пухлыми губками и нарисованными черными бровями. Сойдет.
— Господин желает ужинать в комнате? — бесстыдница сделала вид, что смутилась. Покраснела даже. Хотя с чего бы.
— Господин желает, чтобы ты не покидала его до утра, — ни за что на свете он не останется один на один с тем ужасным черным призраком. Кем бы он ни был.