Судный день
Шрифт:
Призраки Исфагана и Багдада неотступно стояли в воспаленном мозгу шейха, и ради того, чтобы отвести от Шемахи беду, он готов был принести в жертву как себя, так и ширваншаха Ибрагима. Вот почему, превысив с непозволительной дерзостью свои права, он, не считаясь с присутствием шаха, арестовал послов и, когда их бросили в темницу, препоручил своим новым мюридам любым доступным им способом выведать у еретиков место пребывания Фазлуллаха. Достав из-под новых черных облачений старые кожаные сумы, дервиши вытащили оттуда большие ржавые гвозди.
6
Еще в лабиринте подземных ходов, по которым Ибрагим с Гёвхаршахом, телохранителями и группой аскерхасов шли в темницу, до них донеслись
Слабо освещенные светом масляных светильников, чернoодетые лжемюриды застыли, увидев шаха, и тупо уставились на него. В трех клетках перед ними белели в полутьме, как три свечи, поели. Стоявший чуть в стороне в белом облачении и белой, ниспадающей до пят шали садраддина шейх Азам насторожился, но тем не менее не двинулся с места, как если бы здесь властелином был он и шаху первому надлежало подойти к нему. Но, разглядев за спиной шаха наследного принца с группой ааерхасов, он все понял и порывисто бросился к шаху.
– Ради аллаха, шах, не вмешивайся!
– вскричал он.
– Согласно святому слову, книги еретика должно предать огню вместе с вероотступниками!
– Что проку предавать их огню, шейх?
– холодно спросил Ибрагим.
– Не лучше ль отослать их к эмиру Тимуру, чтобы уличить меня в связях с хуруфитами? Ибрагим не сейчас утвердился в своем подозрении; обдумав положение в диванхане, он шел сюда с готовым решением.
– Ты слышал сам, я отклонил предложение Фазлуллаха. Ибо нет у меня иной опоры, кроме единого бога, его пророка и святого Корана. Но не в моих силах арестовать Фазлуллаха, шейх. Вели передать Мираншаху, что Фазлуллах сейчас могущественнее и меня, и его, а возможно, и самого эмира Тимура. Открой клетки и выпусти послов! Пускай уходят!
– О горе!
– возопил шейх.
– Ты должен схватить еретика, шах, или же камня на камне не останется в Шемахе!
– Иссохшее от постов и молитв тело шейха била крупная дрожь. Отступив перед спокойной категоричностью шаха, он, как бы ища опоры, трясущимися руками схватился за черных мюридов.
– Ты не знаешь, шах, предупредил он, - эти люди - дервиши эмира Тимура. Повелитель верит им и по их слову истребляет непокорных. Одумайся же, шах! Он и тебя не пощадит, если не схватишь еретика.
Ибрагим внимательно оглядел низкорослых широкоскулых людей в широченных и не по росту длинных черных хиргах, по-хозяйски распоряжавшихся в темнице. Случилось самое худшее. На глазах у дервишей-хабаргиров шах и наследный принц пришли освободить послов Фазлуллаха. Чего же больше? Одного этого предостаточно, чтобы доказать эмиру Тимуру измену шаха. Но Ибрагим не терял присутствия духа. Он уже предусмотрел и продумал жертвоприношения эмиру Тимуру для умилостивления его и отвода подозрения от себя в случае провала с арестом Фазлуллаха. В изначально намеченном списке жертв шейха Азама не было. Уже здесь, в темнице, Ибрагим, не колеблясь, хоть и с некоторым сожалением, включил старого безумца в число жертв, более того - отвел ему роль главной искупительной жертвы.
– Я собирался лично раскрыть шахиншаху (Титула "шахиншах" у Тимура не было; так его называли в Азербайджане и Иране - ред.) Тимуру некоторые истины, - не спеша начал свою речь Ибрагим.
– Но раз уж здесь его дервиши, то пусть они выслушают и сообщат повелителю, что единственный и главный виновник распространения ереси в Ширване - ты, шейх Азам! Если бы ты предупредил меня своевременно о том, что учение Фазлуллаха враждебно эмиру Тимуру, я не дал бы пристанища ему в Ширване, и хуруфиты
Обвинение было таким неожиданным, что шейх совершенно растерялся, а дервиши заметно насторожились. Шейху неведомо было коварство. Тяжкие испытания надломили его душу, поразили ум и воображение, но не научили ни хитрить, ни лукавить, ни - тем более - строить и отражать козни.
Смысл сказанных шахом слов не сразу дошел до его сознания, а когда дошел, шейх взорвался, восстал всем своим существом:
– Побойся аллаха, шах! Не будь несправедлив!
– Ты - садраддин ширванский, ты стоишь на страже веры, и ты виновен в том, что Ширван погряз - в ереси хуруфизма!
– непреклонно продолжал Ибрагим.
– Я не могу сказать с определенностью, что ты умышленно попустительствовал еретикам. Возможно, что ты не разглядел опасности по простоте своей и наивности. Но это не снимает с тебя вины, шейх. Ибо по твоей вине мои подданные впали в ересь хуруфизма и угрожают мне самому. Они преграждали путь наследнику Гёвхаршаху и предупреждали: "Если шах не откажется от мысли арестовать Фазла, мы бросим символические мечи и возьмемся за настоящие". У меня всего шестьдесят тысяч воинов, мюридам же Фазлуллаха нет числа. Сам же он невидим глазу, он везде и нигде. Куда, в каком направлении послать мне войско, как мне арестовать его, шейх?!
Произнося эту строго продуманную речь, Ибрагим по привычке из-под густых длинных ресниц наблюдал за дервишами и по их лицам понял, что слова его возымели действие. Не тратя больше слов, он обернулся к сыну, чье сильное дыхание все время ощущал за спиной. Принц же, ожидавший взгляда, подал, в свою очередь, знак аскерхасам, и те подошли к клеткам, в которых стояли послы.
– Быть беде, шах!
– вопил и стенал шейх.
– Твоих воинов замуруют в стены! Из отрубленных голов твоих подданных сложат башни! Твоих детей заставят есть землю! Не выпускай проклятых, шах! Они околдовали тебя! Они отравили твой мозг! Они лишили тебя божьего страха, шах!
Молодые и сильные аскерхасы стали разгибать прутья клеток и выпускать послов. Ибрагим, расслабившись после сильнейшего напряжения и слегка прислонившись плечом к стене, наблюдал за полуживыми людьми, поражаясь в душе, что ни во взглядах, ни в поступи их не было ни малейших признаков перенесенных мук и терзаний.
– Посмотри на них, они не ощущают боли!
– вопил шейх Азам.
– Они не люди, шах! Они дьяволы!
Ибрагим не отводил от них взгляда. Следы ржавых гвоздей превратили их белые одеяния в некое подобие пчелиных сот, на руках и на плотных шерстяных носках запеклась кровь, но послы, похоже, и в самом деле не ощущали боли, и нечеловеческая их выносливость так поразила шаха, что он с глубоким и искренним сожалением подумал: "Были бы мои воины такими же дьяволами!"
Когда последний посол выбрался из клетки, Ибрагим повелел Гёвхаршаху проводить их в посольский покой.
Лет десять тому назад Фазл с целью широкого распространения своего учения отправился странствовать по святым местам, куда собирались паломники со всего света, и, читая проповеди в Багдаде, Алеппо, Суре, население которых в подавляющем большинстве составляли суфии-батиниты, на пути в Мекку задержался на несколько дней в Бейтул-мукаддасе - Иерусалиме, побывал в подземелье, где перед каменной колыбелью Иисуса, похожей на лодку, и перед алтарем святой матери Мариям свершали намаз мусульмане, молились христиане и иудеи, побеседовал с ними и, узрев воочию, какой радостный отклик вызвали у этих людей его мысли об изначальном единстве человечества, языков, верований и нравов, сам ощутил великую радость.