Судья
Шрифт:
— Не подходи! Или я… не знаю даже, что сделаю!
— Не дури, — Павел протянул руку, медленно приближаясь. — Дай сюда.
На лице девочки отразилось отчаяние. Прикусив губу, она ткнула ножницами себе в ладонь. Поморщилась от боли. На ладони осталась красная отметина.
— Ладно-ладно, — Павел поднял руки. — Тихо. Я не буду тебя трогать. Видишь, я стою на месте? Положи ножницы.
— Чего тебе надо?
— Я хочу тебя спасти.
— От кого?
В углу спальни возникла черная фигура Судьи. Выронив ножницы, Инна схватилась
Судья шагнул к Инне, занося над головой молоток. Павел подскочил к Нему, скомкал Его как газету.
Открыл окно и выбросил черный комок на улицу.
— Что это было? — голос Инны дрожал.
— Убедилась? Он хочет тебя убить. Я спасу тебя, но ты должна мне помочь.
— Как?
— Для начала прекрати выть.
— Хорошо, — девочка кивнула.
— Ты должна бежать со мной.
— Что? Прямо сейчас? Я не могу в таком виде, — Инна оглядела разорванное платьице.
Павел шагнул к ней.
— Ты не понимаешь…
Оба замерли. Стены и потолок начали таять, как расплавленный воск. В воздухе между ними возникло черное пятно. Оно пульсировало, корчилось, переливаясь всеми цветами радуги.
— Что это? — прошептала Инна, пятясь в угол. — Убери его!
— Видишь? — Павел протянул руку. — Бежим. Немедленно!
Инна подала ему руку, и они направились к дверям. Павлу пришлось пригнуть голову, чтобы не задеть макушкой черное пятно.
Зеркало треснуло посередине. Оконное стекло взорвалось сотнями осколков. Кровать прогнулась, дерево затрещало, доски начали скручиваться, будто горящая в огне резина.
— Быстрее!
Они выскочили в коридор. Дверь захлопнулась за их спинами. Инна тяжело дышала.
— Что это было? Я чуть не описалась со страху.
— Вряд ли тебя можно упрекнуть в трусости. Как нам выйти отсюда? Так, чтобы не столкнуться с твоим дядей.
Инна задумалась. Взяла Павла за руку.
— Идем.
Они спустились по лестнице, прошли кухню. Люди в белых передниках бегали в чаду, шипело масло, все жарилось и парилось.
Инна провела его через кухню в небольшой прохладный коридорчик. Вдоль стен слева и справа — полки, заставленные консервами. В полумраке блестели банки с домашними соленьями.
— Сюда.
Инна повела Павла к лестнице в подвал.
Слева в стене отворилась дверь, дохнуло влажным жаром. Гудели машины. Павел догадался — прачечная. Женщина в униформе горничной сунула ему в руки стопку пахнущего отбеливателем цветного постельного белья.
— Отнесите это наверх, Нестерову, — и скрылась за дверью.
Из-за стопки белья Павел ничего не видел. Приходилось полагаться на маленькую девочку, которую нужно спасти, чтобы воскресить взрослую женщину, которой она, возможно, никогда не станет.
Они спустились в подвал, где располагалась бойлерная, и прошли к железной двери. Инна маленькими ручками попыталась сдвинуть тяжелый ржавый засов. Она дергала его на себя, но тот лишь
Инна остановилась, тяжело дыша. Светлые волосы пали ей на лоб.
— Не получается.
— Дай я.
Павел положил стопку белья на пол. Инна отступила от двери. Напрягшись, Павел потянул на себя засов. Тот с ржавым скрежетом поддался.
Он открыл дверь. Застыл на пороге.
За дверью ничего не было — ни гаража с запахами масла и бензина, ни двора с молодыми вишнями, ни тупика с кирпичной стеной. Бесконечная тьма — больше ничего.
— Инна, ты видишь?
Павел обернулся.
Инны больше не было. За спиной Павла стояла девочка в разорванном платьице с черным пятном вместо лица.
Девочка попыталась что-то сказать ему, но вместо человеческой речи издала лишь невнятное рычание.
Все вокруг начало плавиться, сливаясь в серое пятно.
Павел поднес к лицу руку. Он сжимал в кулаке изуродованную куклу Барби.
И стоял на крыше высокого небоскреба. Обложенное свинцовыми тучами небо нависало, казалось, над самой головой, то там, то здесь извергая фиолетовые молнии. Моросил унылый дождик.
Инна (взрослая) сидела в кресле у самого края крыши. Казалось, она обозревает окрестности. Павел не мог сказать точно — девушка сидела к нему спиной.
Отбросив куклу, он обошел кресло. Инна, в белой ночной рубашке, неподвижным взглядом смотрела вдаль. Павла поразили ее глаза — в них не было никаких чувств. Ничего, кроме глубокой скорби, беспросветной тоски, безграничного отчаяния. Капли дождя стекали по щекам.
— Инна?
Она не пошевелилась.
Павел положил ладонь ей на плечо. Снова позвал по имени. Девушка не отреагировала. Даже ресницы не дрогнули.
— Она тебя не слышит.
Судья подошел к нему. В Его походке чувствовалась мрачная насмешка.
— Что с ней?
— Умирает. Как ей кажется, бесконечно долго. Это… существо уже забыло женщину по имени Инна Нестерова. Ничего не видит, не слышит, не чувствует. В ее сознании снова и снова прокручиваются мучительные воспоминания. Ошибки. Неудачи. Обиды. Унижения. Потери. Упущенные возможности. Множество непрожитых жизней, смерть всех надежд. Для нее все кончено. И ничего нельзя исправить.
Павел взглянул на Инну. Из ее глядящих в Никуда безжизненных глаз, смешиваясь с каплями дождя, текли слезы.
— Что это за место?
Судья с наслаждением сообщил:
— Ад.
— Ад? — Павел огляделся. — Но здесь так холодно!
Судья усмехнулся.
— Здесь нет чертей и огня. Это был бы уже не ад, а пятизвездочный отель. Только это унылое небо. И вечный, нескончаемый дождь, который изредка сменяется снегом. Здесь холодно и пусто, Павел. И никого не наказывают за грехи. Здесь каждый наказывает себя сам, — Судья задумчиво взглянул на Инну. — Много, бесконечно много времени в одиночестве, в тяжких раздумьях. Невыносимая мука.