Сулла
Шрифт:
Используя беспорядок, который царил в Городе, пока приверженцы Сульпиция праздновали победу над консулами, Сулла посчитал более разумным вернуться в свою армию в Кампании. Этот отъезд ставит перед историками вопросы: решил ли Сулла оставить своим противникам свободное поле, озабоченный лишь подготовкой своей экспедиции в Азию? Знал ли он уже, что сможет урегулировать вопрос только с помощью оружия, и отправился за своими верными войсками, которые ждали его в Кампании? Не кажется ли более правдоподобным, что он получил от Мария и Сульпиция заверения в поддержке порядка в Риме, раз убрал религиозное препятствие, которое представлял перед ними? Как бы то ни было, конечно, ни Марий, ни Сульпиций не вспоминали своего общего проекта лишить его командования экспедицией на Восток. И только по дороге в Кампанию он узнал, что его противники обманули его по всем пунктам: Сульпиций в условиях, которые легко можно представить, заставил принять закон о передаче ответственности за ведение войны против Митридата Марию, который уже некоторое время имеет привычку выставлять напоказ свое старческое тело
Ситуация приняла особой поворот: Сульпиций и Марий решили нанести решающий удар по своим противникам; они не сместили Суллу с поста консула, как сделали это с Помпеем, просто потому, что не хотели создавать вакации высшей власти, которая принудила бы их согласиться на отставку помощников. Им более подошло удалить Помпея, от которого они почти не ждали сопротивления, и разоружить Суллу, отняв у него армию, но оставив титул консула, чтобы не подтолкнуть его к открытому бунту, тем более опасному, что не будет больше консульской власти. И не теряя времени, они отправили в Кампанию двух офицеров принять командование от имени Мария.
Но Сулла, к которому присоединился Помпей Руфин, подготовил своих солдат: он представил ситуацию в Риме как очень смутную, рассказал о драках, спровоцированных армейскими бандами Сульпиция; о мятеже, во время которого посреди Форума как искупительная жертва был убит прекрасный молодой человек, сын присутствующего здесь консула Помпея и его собственный зять; он говорил также о незаконной отставке несчастного Помпея; и наконец, объявил, что действием, законность которого оспаривается, у него отняли ответственность за кампанию на Востоке и, как следствие, военное командование; говоря это, он дал попять, что Марий, которому передано руководство, не доверял войскам, давно находившимся под его властью, и предпочитал, без сомнения, набрать новую армию для войны против Митридата. Последний аргумент был решающим: вот уже много лет солдат задействовали в особенно опасных операциях в Италии и без какой-то выгоды любого сорта, так как исключено, чтобы римский полководец позволил разграбить, как города варварской страны, поселения Самнии, впрочем, относительно бедные; экспедиция против Митридата была для людей перспективой войны с народами, гораздо менее опасными, чем марсы или самниты, хорошо знакомыми со всеми военными приемами римлян (как если бы не они сами, к тому же, их обучили), и особенно, с несравненно большей выгодой, принимая во внимание легендарное богатство Азии.
Результат не заставил себя ждать: два офицера, прибывшие из Рима и собравшие легионы, чтобы официально сообщить им об изменении командования, были забросаны камнями, прежде чем им удалось закончить свои речи. Одним из них был Марк Гратидий, из рода Арпинов, которую политические выгоды заставили выступить против другой семьи, предназначенной стать знаменитой двумя поколениями позднее, — Цицеронов. Бунт войск, более или менее подготовленный самим Суллой, означал, что впредь дела должны были регулироваться с помощью оружия: он посоветовался со своими людьми, которые единодушно потребовали от него идти на Рим, чтобы навести там порядок и заставить аннулировать незаконные постановления, принятые Сульпицием и его союзниками. Но в то время как Сулла становился во главе своих шести легионов, предположительно около 35 000 пехотинцев, значительная часть офицеров, бывших под его командованием, покинула его: представители знати не могли допустить, чтобы применили оружие против Рима, каким бы законным ни был мятеж. Примечательное исключение — преданность Луция Лициния Лукулла, который всегда был его единственным, очень верным сторонником и которого сближала с ним общность культуры и склонностей. Впрочем, пустоты, образовавшиеся в результате этих уходов, были частично заполнены друзьями или сторонниками Суллы, которые вынуждены покинуть Рим, чтобы избежать репрессий, проводимых приверженцами Мария.
Как всегда в таком случае, между двумя лагерями, позиции которых были непримиримыми именно потому, что приверженцы пострадали в имуществе и лично (Плутарх утверждает, в Риме Сульпиций приказал убить близких Суллы в ответ на то, что войска последнего забрасывали камнями его офицеров), в сенате образовалась «партия примирения», которая объединила всех тех, кто думал, что мирное решение было еще возможно, но не имел средств его предложить. В то время как Сулла и Помпей начали поход на Рим, а также пока сводились первые счеты и каждый смог подсчитать своих приверженцев и врагов, Сульпиций, опираясь на эту фракцию в сенате и опасаясь прежде всего столкновения, отправил двух преторов, Марка Юния Брута и некоего Сервилия, для убеждения двух консулов, чтобы они отказались от своих криминальных проектов.
Дело, правда, уже слишком далеко зашло: солдаты, убив двух офицеров Мария и боясь репрессий старого шефа, который слыл мстительным, уже не могли повернуть назад; они захватили обоих преторов, подвергли их грубому обращению: сорвали с них знаки магистратуры (разметали фасции, изодрали в клочья тоги с пурпурной каймой), нанесли оскорбления.
В некотором роде это личная история, которая соединяет его с Ма; в противоположность тому, что обыкновенно полагают, это не войска, вернувшиеся из длительной восточной экспедиции с новыми азиатскими верованиями. В самом деле, не очень хорошо понятно, каким образом культ Ма мог быть интегрирован, как это и произошло, в официальную религию. В сущности, все проще и в то же время любопытнее: во время войны римляне полагали, что бог их противников не враг, который должен исчезнуть вместе со своим народом, но, наоборот, его можно вызвать при помощи ритуалов — римляне говорили «заклинаний», — давая ему торжественные обещания, что позволяло одновременно обогатиться божественным покровительством и лишить оного противника. «Заклинание» происходило в соответствии с ритуалом, требовавшим одновременно назвать город, к которому это относится, и божество, охраняющее его, к которому обращаются; это было причиной того, что римляне всегда ревниво хранили в секрете «религиозное» название Рима, а также имя божества, охраняющего их город: они опасались, как бы его не забрали заклинанием в случае конфликта. Религиозная история Рима отмечена такими «заклинаниями» чужих божеств, среди которых, несомненно, более всего известна
Юнона Рейнская, захваченная в Вейях в 396 году; римляне были убеждены, что они смогли победить Карфаген в 146 году, не вызвав недовольства богов, потому что им удалось отнять у него всякое божественное покровительство.
Даже если нельзя найти никакого текста, который бы сказал об этом определенно (и даже если не существует никакого современного примера «заклинания»), можно считать, что Сулла в Каппадокии «заклинал» это грозное божество, чьи священнослужители, как мужчины, так и женщины, в темных одеждах предавались безумным действиям: они надрезали себе руки и тело и опрыскивали своей кровью культовую статую, как актеры, следуя громко звучащей музыке. И, вероятно, также потому, что был облечен в сан (скорее всего, авгура), Сулла использовал этот особый ритуал и по возвращении способствовал его посвящению латинской богине войны Беллоне. Таким образом он мог считать, что между нею и им установились особые связи, и решимость наказать врагов, которые разъедали Рим в его лоне, обнаруженную в нем послами, он черпал, конечно, из благословения Ма-Беллоны, ей он свято верил; к нему приходили еще три делегации от сената, и он давал неизменный ответ: «Нужно освободить Рим от его тиранов». Ответ, результатом которого стали горе и паника в Городе. Всеми средствами римляне готовились сопротивляться этой небывалой агрессии; но так как Сульпицию и Марию нужно было еще немного времени, они отправили еще одну делегацию, которая должна была представиться как имеющая мандат сената, чтобы предложить Сул-ле переговоры и даже сделать ему предложение о реституции командования экспедицией против Митридата при условии, что он не продвинет своих войск к Городу ближе чем на пять миль (около 7,5 км).
Сулла и Помпей почувствовали опасность: возможно, они знали, что сенат не дал никакого мандата подобного рода. Как бы то ни было, они снизошли к просьбам и сделали вид, что разбивают лагерь на указанном расстоянии. Но как только ушла делегация, Сулла отправил двух своих помощников, Луция Базила и Гая Муммия занять стратегические пункты на городской стене и, в частности, Эсквилинские ворота, которые открывались на восточную дорогу в Пренесте. Помпей и Сулла следовали с основной, спешно продвигавшейся группой своих войск.
Из-за существенного неравенства противостоящих сил операция не должна была длиться слишком долго. Задачей Помпея было войти в Рим через Коллинские ворота (на северной стороне); второй легион должен удерживать Целимонтанские ворота (на юго-востоке); третий находился на юго-западе на мосту Сублиция, самом старом мосту Рима, который соединял Форум Боарийский с районом Яникула на правом берегу Тибра; четвертый легион оставался в резерве у подножия городской стены; Сулла с последними двумя легионами проник через Эсквилинские ворота. Его два помощника должны были повозиться с войсками Сульпиция, хорошо подготовленными для уличных боев и стойко сопротивляющимися, занимая крыши, откуда они сбрасывали на солдат различные метательные снаряды. Он прибыл вовремя, чтобы предотвратить панику, которая проявилась в самом начале, распорядился поджечь дома, в которых закрепились его противники, и отдал приказ находившемуся в резерве легиону выступить на поддержку через Виминальские ворота, чтобы достичь квартала Субур. Марий и Сульпиций, боясь быть атакованными войсками, которые Сулла разместил на мосту Сублиция, отошли на мост Оппия. Марий, спрятавшийся в храме Телла, призвал на помощь рабов; он обещал свободу тем, кто согласится сражаться на его стороне. Но если верить Плутарху, таким образом он приобрел только трех рекрутов: хорошо было видно, что дело проиграно; и действительно, его без труда низложили и принудили к постыдному бегству — так же, как и его сторонников.