Сулла
Шрифт:
Таким образом, хиосцы оказались полностью во власти «зондеркоманды» Зенобия. Они хотели отправить посольство к Митридату – Зенобий им не позволил. Сопротивление было немыслимо, поскольку их дети находились в заложниках, но если бы даже они решились пожертвовать детьми, оружия все равно не было. К тому же город был полон вооруженными понтийскими воинами, так что оставался только один выход – послушно внести требуемые суммы. На выплату штрафа были пущены все украшения храмов и женские драгоценности, и все равно сумма оказалась неполной. Тогда Зенобий довел план Митридата до конца и осуществил депортацию хиосцев: он «собрал их всех в театр, и, поставив войско с обнаженными мечами вокруг театра, заняв дороги от театра до моря, он повел туда хиосцев, вызывая каждого в отдельности из театра, и посадил на корабли, отдельно мужчин, отдельно их женщин и детей, причем конвой по варварскому обычаю позволял себе по отношению к ним оскорбления. Когда затем они были доставлены к Митридату, они были отправлены им к Понту Эвксинскому» (Аппиан.
Обращение с хиосцами вызвало у азиатских эллинов настоящий шок – такого они не ждали. Неудивительно поэтому, что, когда Зенобий подошел со своим войском к Эфесу, где Митридат поставил управлять городом Филопемена, отца одной из его жен Монимы, [979] жители не захотели впускать в город вооруженных понтийцев. Они потребовали, чтобы Зенобий оставил оружие у ворот и вошел в город лишь с несколькими сопровождающими, и тот был вынужден подчиниться. В городе он объявил, чтобы эфесцы собрались на собрание, однако горожане, наученные горьким опытом Хиоса, отказались сделать это немедленно и перенесли собрание на следующий день. Однако Зенобий до этого собрания не дожил: ночью он был схвачен, брошен в тюрьму и там убит, а горожане «заняли свои стены, распределили все население на отряды, собрали с полей все съестное и вообще поставили свой город на военное положение» (Аппиан. Митридатика. 48. 188).
979
Аппиан называет ее любовницей Митридата. Хотя грань между царскими наложницами и женами не была четкой, у Плутарха в биографии Лукулла есть рассказ о том, что Монима отклоняла все домогательства и подарки царя до тех пор, пока он не подписал с ней брачный договор, провозгласив царицей и прислав диадему (Лукулл. 18.4).
До нас дошел декрет, принятый в Эфесе в связи с этими событиями. В нем предусматриваются меры по установлению в городе гражданского согласия и подготовке к обороне, но в данном случае интереснее другое – как именно эфесцы оправдывают свое поведение. В форме обращения к сообществу граждан в декрете говорится: «Митридат, каппадокийский царь, нарушив договоры с римлянами и собрав силы, попытался стать господином над странами, ему совершенно не принадлежащими. И сперва обманом захватив расположенные вблизи от вас города, он овладел и вашим городом, устрашенным и многочисленностью войска, и неожиданностью нападения; а народ ваш, изначально хранивший благорасположение к римлянам, когда представился случай для того, чтобы участвовать в общем деле, постановил провозгласить войну с Митридатом за гегемонию римлян и всеобщую свободу» (SIG3. 742)**.
Конечно, эта надпись искажает события и старается сделать по возможности минимальными неприятные в данной обстановке воспоминания о ликовании, с которым греки встречали понтийского царя всего каких-нибудь полтора-два года назад. Теперь война против Митридата выглядит как «общее дело», в котором жители Эфеса спешат принять участие. Интересно и то, как обозначены в декрете цели войны. Здесь очень важно точное понимание слова, которое употреблено в греческом оригинале. Иногда его передают как «господство» [980] или «владычество». [981] Сразу же бросается в глаза нелогичность такого перевода: как можно вести войну одновременно и за чужеземное господство, и за всеобщую свободу? Это вещи несовместимые. Поэтому, конечно, война шла не за римское господство, а за римскую гегемонию в том смысле, в каком понимали это слово греки. Понятие это выражало первенство среди эллинов, но первенство, основанное на принципах уважения лидера союзниками и добровольного вручения ими власти гегемону. [982] В этом смысле она вовсе не мыслилась чем-то противоположным свободе и потому стоит рядом с ней в эфесском декрете.
980
Моммзен Т. Указ. соч. Т. П. С. 216. Прим. 2.
981
Молев Е. А. Указ. соч. С. 64, 67.
982
Исаева В. И. Античная Греция в зеркале риторики. Исократ. М., 1994. С. 132.
Под влиянием событий в Эфесе по всей территории оккупированной Митридатом Азии прокатилась волна мятежей и заговоров. С восставшими городами Митридат поступал со своей обычной в таких случаях жестокостью; кроме того, поняв, что жители полисов настроены против него, Митридат пошел на экстраординарные меры: он «дал свободу греческим городам, объявил об уничтожении долгов, метеков в каждом городе сделал полноправными гражданами, а рабов – свободными, понадеявшись, как это и действительно случилось, что должники, метеки и рабы будут на его стороне, считая, что только под властью Митридата за ними неизменным останется дарованное право» (Аппиан. Митридатика. 48. 189–190).
Реакция не заставила себя ждать: было раскрыто несколько заговоров против царя, составленных греками, часть которых входила в его ближайшее окружение, а остальные имели доступ к царю. Аппиан рассказывает: «В это время составили заговор против Митридата Миннион и Филотим из Смирны, Клисфен и Асклепиодот с Лесбоса; все они были люди, знакомые с царем, а Асклепиодот был даже некогда близким другом. Донос на заговорщиков сделал сам Асклепиодот и для того, чтобы не было сомнений, дал возможность из-под какого-то ложа услыхать речи Минниона. Когда заговор был раскрыт, они были казнены после страшных мучений. Подозрение в подобного рода намерениях нависло теперь над многими. Когда из числа жителей Пергама было арестовано восемьдесят человек, составивших такой же заговор, и в других городах ряд лиц, то Митридат послал повсюду своих людей, которые по доносам, в которых каждый указывал на своего врага, казнили до 1600 человек» (Митридатика. 48. 191–193).
К этой напряженной ситуации прибавились активные действия двух легионов Флакка, во главе которых теперь стоял Фимбрия. Даже враждебная ему традиция не может преуменьшить его успехов. Против него выступил Митридат, сын Митридата, с которым были, если поверить Мемнону, лучшие понтийские военачальники – Таксил, Диофант и Менандр. Однако Фимбрия разгромил врага в сражении при Риндаке. Как рассказывает Фронтин, он насыпал с флангов валы, перед фронтом вырыл ров. Затем он держал солдат на валах до тех пор, пока неприятельская конница не вошла в узкий проход между укреплениями. Ударив на нее, он перебил шесть тысяч понтийцев (III. 17. 5; Мемнон. 34.2).
Затем он двинулся на Пергам и изгнал оттуда Митридата (Ливии. Периоха 83; О знаменитых мужах. 70. 2; Орозий. VI. 2. 10; Аппиан. Митридатика. 52. 210). Нет никаких подробностей того, как это произошло, – кажется странным, как могла небольшая армия заставить царя покинуть хорошо укрепленную цитадель. Скорее всего, сыграли свою роль два фактора: у Митридата недоставало сил для обороны, а позиция городского населения становилась все более недружественной по отношению к понтийцам. Во всяком случае, Митридат бежал в Питану и оттуда разослал приказы своим эскадрам собираться к нему в этот порт. Здесь, в Питане, можно было раз и навсегда покончить с понтийским монархом, и Рим был бы избавлен от еще двадцати лет страха за свои восточные владения. Непосредственным виновником того, что война не была закончена, стал Лициний Лукулл.
Все время, пока шли основные бои в Греции, он трудился над задачей, которую поставил перед ним командующий. Правда, царь Птолемей уклонился от союза с римлянами, и, продержав посольство у себя, отпустил его ни с чем, хотя и дал Лукуллу корабли, которые сопровождали его до Кипра. Там Лукулл чуть было не попал в засаду, устроенную врагами, но благополучно избежал ее с помощью хитрости: сделав вид, что он намерен зимовать на Кипре и вытащив корабли на берег, он, как только задул попутный ветер, отплыл от острова и, идя днем и ночью, благополучно достиг Родоса. Там он получил корабли и с этим флотом начал свои операции в Эгеиде. Он склонил к переходу на сторону римлян граждан Коса и Книда, вместе с ними совершил поход на самосцев, очистил своими силами от царских войск Хиос и освободил Колофон (Плутарх. Лукулл. 3. 2–4). Таким образом, к весне 85 года и на море постепенно устанавливался римский контроль. Вслед за освобождением от понтийцев материковой Греции пришел черед островов Эгеиды.
Как раз в это время Митридат и был осажден в Питане Фимбрией. С суши царя надежно блокировали валом, возведенным по приказу Фимбрии (Аппиан. Митридатика. 52. 210), но оставалась еще дорога бегства по морю. Тут-то неподалеку и появился Лукулл со своим флотом. Фимбрия тотчас попросил его «прийти со своими кораблями и помочь изловить самого ненавистного и враждебного из царей, чтобы не ушла от римлян эта драгоценная добыча, ради которой было принято столько ратных трудов, – Митридат, который уже попал в западню и окружен тенетами!». Однако красноречие посланий Фимбрии не принесло результатов: Лукулл отказался от совместных действий, и Митридат на своих кораблях сумел отплыть в Митилену. За этот поступок Лукулла порицали уже в древности: «Слова Фимбрии были далеко не лишены смысла… Но Лукулл, по-видимому, ставил свой долг перед Суллой превыше как собственного, так и государственного блага», – упрекает его Плутарх (Лукулл. 3.8). Митридат был бы захвачен, если бы Луций Лукулл «предпочел гражданским распрям заботу о государстве», – вторит через несколько столетий язычнику Плутарху христианин Орозий (VI. 2. 10; см. также: Ливии. Периоха 83; Аппиан. Митридатика. 52). «Первая Митридатова война наглядно продемонстрировала, сколь вопиющим образом препятствуют политические приоритеты гражданской войны ведению римлянами войны внешней», – пишет по сему поводу современный историк. [983]
983
Christ К. Op. cit. S. 89.