Сумасшедший

Смирнова Кристина

— Папа, моя жена Анюта! — гордо заявляет сумасшедший, сумасшедшему, немного придвигая меня вперед. Словно выставляя напоказ. Отец не удивлен, с уважением тянет:

— Красавица. — оборачивается к жене, покачивая головой. — Соня, ну, говорил же тебе, зачем ты рассказываешь ему…

— Так романтично же получилось?

— Романтично. — кивает мужчина. — Любуйся, каким романтиком вырастила сына. — немного смешливо добавляет, и, звучно хлопая в ладоши, продолжает. — Так, что встали на пороге, а ну руки мыть и за стол знакомиться! И выпусти ты уже ручку бедной девочки, небось уже и штампы организовал? — Андрей самодовольно

пожимает плечами, вызывая очередную ухмылку родителя. — Ну, так и подавно далеко не уйдет!

Их тут целых трое — ненормальных…

Подумалось мне, но мнение я изменила, очень быстро и история у его отца с матерью действительно вышла романтичной, произошедшей под железным занавесом СССР. Любовь, возникшая у студента, посещающего далеких родственников в СССР и молодой студентки, которую буквально он выкрал из страны и увез в далекую Англию. В общем, она и против не была, только он все равно опасался отказа, вот и выкрал. Поженились в спешке, а через девять месяцев появился их старший Владимир, а потом уже и Андрей.

— Вот милый! — ядовито добавляет Соня. — Моя история просто романтична, а твои наставления по поводу девушки, от которой «снесет крышу», совсем были не к месту! Говорила же — он впечатлительным рос!

— Упрямым он рос! В меня все повадки. Говори ни говори, как захочет, так и сделает.

— Это точно. — кивает мама.

Их взгляды возвращаются нам, оценивая, с добродушными ухмылками.

— Не переживай Анюта, и не бойся. Андрей… он и в правду весь в отца, не обидит, только охранять будет, да ревновать ко всему. — и словно извиняясь, добавляет: — Гены неандертальцев.

— Скорее всего, Софья Андреевна…

— Да уж ладно тебе, ты меня либо Соней называй, либо мамой, близкие, как ни как.

— Ага. — нервно икнула. Того и гляди, глаз, который начал дергаться перед встречей, выскочит от счастья.

— А меня только папа, Свеном, все равно язык сломаешь!

— Хорошо?

— Конечно хорошо! — зычно проговаривает, как мне кажется, по началу, но потом, все же понимаю, что хоть речь на первый взгляд чистая, но все же проскакивает акцент.

И вечер продолжается, но не кажется обременительным, скорее немного странным и чуточку веселым. Поэтому, когда они нас провожают, я все же смущенно называю их папой и мамой, благодарю за прием, обещаю познакомить с собственными родителями в ближайшее время и заключаю про себя, что хоть они и сумасшедшие, но все же приятные люди.

— Вы там давайте, с детьми не тяните. — лукаво добавляет его мама.

— Ага, сынок, кстати, это еще один безотказно срабатывающий метод привязки… — подшучивая, добавляет его папа. И только я одна вижу, что он Андрей эти слова воспринимает всерьез.

— И не собирался тянуть. Привязать нужно. И чем скорее, тем лучше. Мне кажется, потом спокойней будет. — хмыкая, отвечает этот сумасшедший и тянет меня к машине, задумавшуюся о целомудрии нескольких дней, что прожили мы вместе.

Впрочем, насчет целомудрия в наших отношениях я немного промахнулась. Да и нельзя это было назвать сексом, скорее — животным соитием, после громкого, эмоционального… напряжения скопившегося за несколько дней и выплеснутом бензином, на открытое пламя — этим же вечером.

— Ты ненормален, раз считаешь, что в ближайшем будущем я рожу тебе! — психанула, когда он сказал об этом матери, а отцу добавил, что привязать меня нужно, и чем быстрее, тем ему спокойней.

Там

в гостях я сдержалась, в машине была тиха. Для того, чтобы накопить побольше гнева, хватит только одних мыслей: о брошенной учебе, о его необдуманно брошенных словах, что работа мне без надобности — он вполне способен меня обеспечить… о том, что в его представление поспешная свадьба, это только первый шаг к знакомству. Было много слов произнесено, некоторые задели, некоторые испугали, еще одни шокировали. Но самое удивительное было в том, что ему такой порядок вещей казался нормальным. Да и родители его после шока смирились, приняли всю ситуацию.

Скидываю на пол худи, срываю резинку с волос, бросаю там же, врываюсь в ванную, хлопаю дверью, не способная, другим способом слить яд. А дверь, что я не успела закрыть на защелку, выпадает, вслед за мной, чуть не задев по плечу. Двигается на меня как бык, глаза огромные, разъярённые, дыхание частое, сбитое, скулы пятнами покрасневшие, напряжённые.

— Да, я ненормальный. Да, больной. — приближается, припирая меня в самом дальнем углу душа. — Сумасшедший. Да делаю все неправильно… — хватает мои руки, упертые в его грудь, закидывает кверху, прижимая свое тело ближе. — Да, я купил тебя у парня… — опять его колено раздвигает мои ноги, интенсивно потирая меня по центру, заражая резкостью движений. — Да, шантажировал… — взгляд безумца должен пугать, но, как не странно, только возбуждает, блуждая по лицу, оглаживая кожу шеи, плечи. — Но знаешь, если бы ты не поддалась… я все равно, помог бы твоему отцу. — фиксирует запястья в одной руке, а вторую ведет по щеке. Большим пальцем опускается на губы, поглаживает их по кромке. Я, вместо того чтобы отклониться от этого пальца, немного высовываю язык, чтобы удовлетворить потребность, попробовать его кожу на вкус. Именно сейчас это так важно для меня. Необходимо, узнать, что значит чувствовать вкус его кожи. — Главной моей целью в тот день было дать понять тебе кем был тот, кого ты боготворила. Дать понять, что он тебя бросил, а я вот, он. Рядом. И всегда буду. А ты посмотрела на меня так затравленно, испуганно, словно видя мою зависимость от тебя. Я же дурак, дышать без тебя не мог. — его губы дрожат, а глаза уже не просто блестят сумасшествием, они им сверкают ярче звезд. — И с тобой не могу. Спирает глотку от счастья. — он пытается ухмыльнуться, но улыбка прерывается тяжелым вздохом, когда я немного всасывая кончик пальца, все же пробую кожу.

Солоноватая, грубая кожа, немного шершавая от мозоли, но… вкусная. Его слова медленно, но доходят до меня, а я краткие секунды перебарывая, что-то горячее, что рвется изнутри, вырываю руку у дезориентированного парня и проезжаюсь ей по его щеке. В глазах его вспыхивает то странное, жуткое, что я увидела, впервые познакомившись с ним. Не успеваю оценить этот взгляд, напугаться, он целует… так что сначала становится практически больно, а потом, когда его вкус взрывается, во рту становится невыносимо сладко и горько.

Не хочется, но я отвечаю на поцелуй, переставая контролировать себя, ритм, жизнь. Растворяюсь в нем, его руках, пальцах, которые не гладят кожу, скорее сминают ее, с усилием, стараясь притянуть как можно ближе, растворить в себе, завоевать…

Да только завоевывать меня не нужно — собственные пальцы впиваются в воротник рубашки, выдирая пуговки с мясом, раскрывая тело для себя. Не знаю, когда же он успевает приспустить не только свои штаны, но и избавить меня от собственных, наверное, в момент, когда его зубы впились в мой юркий язычок и губу. Следующее, что я ощущаю, долгожданный толчок в меня. Не могу сказать какой у него размер точно, но чувствую, что мне даже больше чем достаточно, и поэтому когда он делает следующий дикий толчок, я начинаю стонать: от кайфа, от боли, от ощущения его влажного тела под моими ногтями, что впиваются куда-то в район лопаток, от желания повторения необузданного толчка. Не отстает, хотя и старается заглушить то ли рычание, то ли скулеж, кусая мои плечи и шею.