Сумерки божков
Шрифт:
— Обижаете-с!
— Нет, батюшка, я на этот счет немец. Угощений — никаких. Принцип.
Сила Кузьмич уважительно склонил лысую главу свою.
— Принцип — всего дороже-с. Ежели принцип, не смею и возражать-с. Супротив принципу — никогда-с. У нашего полицеймейстера Брыкаева принцип, чтобы взятки брать: уважаю, даю-с. У вас, наоборот, принцип, чтобы даже глотка вина даром не выпить: уважаю, платите-с.
И моргнул услужающему:
— Подай нам, брат Семен, ординарцу… моего, знаешь?..
Принесли
— Превосходное вино. Почем?
Сила Кузьмич отвечает с протяжностью.
— Рупь семь гривен…
— Быть не может?
— Человека спросите, если не верите.
И Семен поддакивает
— Так точно, как Сила Кузьмич изволят говорить: рупь семь гривен.
Профессор уж и в экстаз пришел:
— И вот, имея возможность пить за рубль семьдесят копеек этакий нектар — шальные люди еще тратят бешеные деньги на шампанское, мутон-ротшильды, шамбертэны там всякие?! [337]
Сила Кузьмич прихлебывал из стакана и говорил:
— Необразование.
Распили графин. Профессор уже сам предлагает:
— Не повторим ли?
— Почему же нет-с?
— Я, батенька, собственно говоря, не питух, да нельзя утерпеть: уж больно дешево и сердито.
Пообедали. Расплатились по-немецки, пришлось на каждого по 3 р. 50 копеек с «на-чаем». На прощанье Сила Кузьмич спрашивает:
— Угощать себя вы, профессор, не позволяете. Но — ежели протекцию маленькую — разрешите вам оказать?
— Смотря по тому, в чем…
— Невинная-с. Вам ординэр мой понравился. Семен, скажи там за кассою, чтобы, когда вот они — профессор — удостоят бывать у вас в лавочке вашей, то я приказываю — завсегда им на стол вот этот мой ординэр ставить…
С тех пор профессор повадился в ресторан с благоприятным ординаром частенько-таки — то вдвоем, то втроем с приятелями. Попивают ординэр Силы Кузьмича, восхищаются и не жалеют сильных слов — ругать безумных шалопаев и расточителей, которые швыряют деньги на шамбертэны и мутон-ротшильды. Лишь однажды вышла странная заковыка. Ужинал профессор с двумя знакомыми профессорскими же семьями после театра, а прислуживал в этот раз не Семен. Подал человек счет: восемьдесят четыре рубля. Недоумение.
— Это не нам.
— Никак нет-с, вам.
Недоумение переходит в ужас. Сотрапезники смотрят на Груздева подозрительно. Считают. Двадцать рублей восемьдесят копеек находят законными и резонными. Но откуда же взялось остальное?
— Батенька, — пыхтит на слугу красный Груздев, — вы тут черт знает чего нагородили! Вчетверо приписано!
— Помилуйте, — защищается слуга, — мы не можем ничего приписать: мы из буфета на марки берем, своими деньгами отвечаем. Счет составляет касса. А — как, стало быть, вы изволили выкушать четыре графина мутон-ротшильда, то эта марка у нас стоит семнадцать рублей
Профессор совсем опешил, а сотрапезники, кто бледнея, кто краснея, смотрели на него уже без всяких подозрений, но просто-напросто зверями, как на изверга, жулика, предателя.
— Что вы врете, батенька? — разразился Груздев, — во сне вы, что ли, бредите? Я не заказывал вам никакого мутон-ротшильда… Не идиот я и не саврас без узды, чтобы пить ваши дурацкие мутон-ротшильды. Это вино мне всегда подают здесь по рублю семидесяти копеек…
Слуга сделал большущие глаза:
— Это? Не может того быть-с.
— Как? — возопил Груздев, уже в полном бешенстве. — Что же — я, профессор Груздев, лгать вам стану? Вы смеете — мне в глаза? Это дерзкий обман! наглость! грабиловка! жульничество! Распорядителя сюда! хозяина!
Пришел распорядитель, узнал Груздева, выслушал претензию, посмотрел счет, обратил на несчастного официанта бесстрастно-внушительные очи и произнес с вескостью:
— Вы, Трифон, болван. На первый раз я вас только штрафую, а в другой раз будете уволены… Столы смешали. Разве это ихний счет? Это — кабинетский, из четвертого номера…
И рассыпался в извинениях. Груздев торжествовал. На радостях рассеянного недоразумения компания распила еще графина два.
Столь усиленное истребление таинственного ординара, однако, смутило ресторан подозрением, не превышает ли профессор своего кредитива. Поэтому в первый же раз, когда Сила Кузьмич опять заехал в ресторан, распорядитель решился осведомиться: как их степенство изволят приказать впредь — продолжать или прекратить?
Сила осклабился.
— Аль уж больно здорово хлещет?
— Как воду-с.
— Например?
— Уже за двадцать семь бутылок счет отправлен вам в контору.
— Чисто! — ухмыльнулся Сила.
— Четыреста тринадцать рубликов-с.
— С гривенником, — поправил Сила. — Или гривенник уважения мне делаете?
— Шутить изволите, Сила Кузьмич… Смеем ли мы?
Сила вздохнул.
— Ну, до трех дюжин отвечаю — идет. Пущай профессор побалуется. Человек ученый-с. А после — шабаш: скажите ему, что ординар такой был, да весь вышел. Сила, мол, Кузьмич намедни сам его выпил, а вам теперь советует пить понтэ-канэ. [338]
Но были у Силы выходки и совсем в другом роде.
Приехал он на торжественный литературный обед, осмотрел публику — и вдруг видит у закуски внушительную, но неожиданную фигуру местного публициста-реакционера, столп того самого «Обуха», в редакции которого Сергей Аристонов побил окна. Последовал обычный кивок распорядителю.
— Сколько персон?
— Тридцать-с.
— По скольку?
— По пяти-с.
— С тебя по семи с полтиной. Разницу взыщу.
Повернулся и уехал.